Время должно остановиться

После минутного колебания он разрешил себе заглянуть ненадолго в Барджелло, а потом, уже перед самым обедом, наведаться к Бруно Ронтини и договориться, чтобы тот устроил для Себастьяна экскурсию по вилле Галигаи.

Десяти минут среди произведений Донателло оказалось достаточно, и с головой, забитой героическими образами в бронзе и мраморе, он зашагал в сторону букинистического магазина.

Да, было бы хорошо, думал он, было бы действительно очень хорошо, если бы он в своей жизни добился свойств, присущих фигурам Донателло. Сдержанное благородство. Величавость в сочетании с мощной энергией. Чувство достоинства, поданное с таким изяществом. Но увы, его собственной жизни были мало присущи подобные черты. И об этом, несомненно, стоило сожалеть. Но, разумеется, его жизнь имела и свои очевидные преимущества. От героев в духе Донателло требовалось значительно большее напряжение и усердие, чем пришлось бы ему по душе. Вот, например, Джон был лучше пригоден для этого. Джон, который всегда воспринимал себя как некую смесь Гаттамелаты и баптиста. А на деле его жизнь была… Чем же? Юстас искал ответа и в итоге пришел к выводу, что жизнь Джона можно сравнить с батальной картиной, написанной одним из малоодаренных художников, рожденных быть всего лишь журнальным иллюстратором, но который, к своему глубочайшему несчастью, узнал о существовании кубизма и решил заняться по-настоящему высоким искусством. Бедняга Джон! Человек без вкуса, без чувства стиля…

Но вот и угол, где располагался магазинчик Бруно. Он открыл дверь и вошел в темноватую пещеру, стены которой были уставлены книгами.

За прилавком сидел мужчина, что-то читавший при свете свисавшей с потолка лампы в зеленом абажуре. При звуке дверного звонка он отложил книгу и с выражением скорее недовольства тем, что его прервали, нежели радости приходу покупателя, поднялся навстречу вошедшему. Это был молодой человек лет двадцати пяти, высокий, широкий в кости, но с узким и выпуклым лицом, которое выглядело задумчивым и даже чрезмерно серьезным, хотя и не избавляло своего владельца от сходства с бараном.

– Buon giorno[24], – сказал Юстас приветливо.

Молодой человек тоже поприветствовал его, но не сделал и попытки улыбнуться в ответ. Как понял Юстас, это диктовалось не сознательным желанием проявить недружелюбие, а происходило лишь по той причине, что для лица подобного строения улыбка делалась чем-то трудноисполнимым.

Он справился о Бруно. Того ожидали здесь только еще через час.

– Шляется где-то, как обычно! – сказал Юстас с несколько излишней и бессмысленной фривольностью, на которую его часто провоцировало желание продемонстрировать великолепное знание тосканских идиом, когда он переходил на итальянский язык.

– Можно назвать это и так, если вам угодно, мистер Барнак, – отозвался молодой человек со сдержанным спокойствием.

– О, так вам, стало быть, известно, кто я такой?

Собеседник кивнул:

– Я как-то зашел прошлой осенью в магазин, когда вы как раз разговаривали с Бруно.

– А стоило мне удалиться, и он подробно посвятил вас во все детали моей биографии и характера!

– Как вы можете говорить такое! – с упреком воскликнул молодой человек. – Вы же знаете Бруно уже давно.

Юстас рассмеялся и потрепал его по плечу. Мальчику явно не хватало чувства юмора, но в его лояльности к Бруно, в его бараньей серьезности и искренности было что-то странно трогательное.

– Я всего лишь пошутил, – сказал он. – Бруно никогда не станет сплетничать о человеке у него за спиной.

И впервые за все время их разговора лицо барашка осветило некое подобие улыбки.

– Я рад, что вы это понимаете, – сказал он.

– Не только понимаю, но порой даже сожалею об этом, – сказал Юстас лукаво. – Ничто не делает беседу такой скучной, как доброжелательность ко всем. Ведь мало кого волнуют чужие добродетели. Между прочим, как вас зовут? – спросил он, не дав молодому человеку сформулировать на словах свое несогласие с высказанным мнением.

– Мальпиги. Карло Мальпиги.

– Уж не родственник ли адвоката Мальпиги?

Собеседник замялся; смущенное выражение появилось на лице.

– Он – мой отец, – сказал он.

Юстас ничем не выдал своего удивления, но в нем проснулось любопытство. Почему сын преуспевающего юриста стал продавцом старых книг? И он решил это выяснить.

– Как я полагаю, Бруно оказался вам крайне полезен, – начал он, посчитав подобный подход наиболее прямым путем к завоеванию доверия молодого человека.

И не ошибся. Уже скоро барашек стал на редкость словоохотливым. Он рассказал о своей часто болеющей консервативной матушке; о предпочтении, которое отдавал отец двум своим старшим и более умным сыновьям; о впечатлении, которое на него произвело il Darwinismo, и потере веры; о своем обращении к Религии Гуманизма.

– К Религии Гуманизма! – повторил Юстас, смакуя каждое слово. Насколько же комичным представлялся ему сам факт, что кто-то еще мог обожествлять Гуманизм!