Время должно остановиться

Миссис Твейл посмотрела на пунцовую, терзаемую противоречивыми чувствами физиономию стоявшего рядом юнца и едва не расхохоталась. В до чего же комичное положение может поставить себя человек, которому стеснительность мешает говорить! Он решился на реально шокирующий поступок, но теперь не мог добавить к этому ничего, не был в состоянии даже упомянуть о своей отваге. А ведь по большому счету ничего особенного не случилось, чтобы выпускать по этому поводу коммюнике. Но все же, все же…

– Какой забавный кукольный спектакль, – сказала она, чтобы прервать затянувшееся молчание.

– Это вы о спиритическом сеансе?

Миссис Твейл кивнула.

– Но все же в нем присутствовало и нечто подлинное, разве нет? Я имею в виду – иногда, – поправился он, опасаясь, что его принудят защищать заведомо невыгодную позицию.

Но предосторожность оказалась излишней.

– Абсолютно подлинное, – согласилась она. – Смерть точно так же насмехается над жалостью и состраданием, как это делает жизнь.

Они подошли к краю лестницы, и она остановилась, чтобы посмотреть вниз, где между кипарисами виднелись крыши Флоренции. Бесстыдство скрыто в глубине, а на поверхности сплошь Брунеллески и Микеланджело, отменные манеры и туалеты фирмы «Ланвин», искусство, наука и религия. И очарование жизни состояло именно в расхождении между сущностью и видимостью. Искусство жить превратилось в изящнейшую акробатику, в набор sauts périlleux[56] из одного мира в другой, в поразительной легкости, с которой можно было обнаружить случку кроликов на дне самого лощеного с виду цилиндра, но при этом восхищаться лишь элегантностью головного убора, скрывавшего грязных и похотливых грызунов.

– Что ж, мы не можем торчать здесь вечно, – сказала миссис Твейл.

Они пошли дальше. И как будто в глубокой задумчивости и совершенно случайно она положила руку на плечо Себастьяну.

XIX

– Продать рисунок?

Мсье Вейль придал своему лицу скучающее и чуть пренебрежительное выражение, что всегда делал в подобных случаях. Но когда мальчишка открыл портфель и достал Дега, проданного ce pauvre Monsieur Eustache всего четыре дня назад, он не смог скрыть удивления.

– Где вы взяли этот рисунок? – спросил он.

– Он был мне подарен, – ответил Себастьян.

– Подарен?

«Tout est possible»[57], – подумал мсье Вейль. Но ничто прежде не указывало на то, что старик был гомосексуалистом.

Поняв, что стал объектом подозрений, Себастьян покраснел.

– Да, моим дядей, – ответил он. – Вы его, вероятно, знали. Мистер Барнак.

– Вашим дядей?

Выражение лица мсье Вейля изменилось. Он заулыбался, зажал ладонь Себастьяна между двумя своими и начал трясти.

Один из наиболее уважаемых клиентов. Он даже осмелится назвать его одним из своих лучших друзей. Трагическая новость потрясла всех до глубины души. Непоправимая утрата для искусства. Ему остается только принести свои самые искренние соболезнования.

Себастьян промямлил в ответ слова благодарности.

– И добрый дядюшка подарил вам этот рисунок?

Себастьян кивнул:

– Да. Всего за несколько часов до того, как…

– До того, как сказал всем supreme adieu[58], – поэтически выразился Габриэль Вейль. – Какой же огромной сентиментальной ценностью должна обладать для вас эта вещь!

Щеки Себастьяна приобрели густо-красный оттенок. В оправдание он начал бормотать о том, что у него совершенно нет места, куда можно было повесить рисунок. Кроме того, он нуждался в определенной сумме, которую следовало выплатить незамедлительно – почти что долг чести, добавил он, чтобы придать дополнительного драматизма ситуации. В противном случае ему бы и голову не пришло расставаться с подарком дяди.

Мсье Вейль понимающе закивал, но глаза его уже выдавали напряженную работу мысли и расчетливость.

– Скажите мне, – спросил он, – по какой причине вы решили обратиться со своим предложением именно ко мне?

– Без всякой причины, – честно ответил Себастьян. Просто антикварный магазин мсье Вейля оказался первым попавшимся ему заведением такого рода, когда он вышел на Торнабуони.

Это означало, что он не знал, где были куплены рисунки. Мсье Вейль весело рассмеялся и потрепал Себастьяна по плечу.

– Порой слепой случай служит нам вернейшим поводырем, – назидательно сказал он.

Мсье Вейль посмотрел на рисунок, прищурил веки и критически склонил голову.

– Рисунок неплох, – сказал он, – отнюдь не плох. Хотя его трудно отнести к числу лучших работ этого мастера. – Он положил палец на ягодицы. – Заметен эффект чуть неверной перспективы, верно?

– Мне так не кажется, – возразил Себастьян, мужественно защищая свою собственность от незаслуженной критики.

Наступила небольшая пауза.