Время ереси (СИ)

Халдриин с достоинством склонил голову.

- Твоя помощь была достойна моей благодарности, червь. Сейчас мне не нужна твоя служба, но, быть может, я призову тебя позже. Возрадуйся моей щедрости и будь готов.

Силгвир проводил жреца совершенно пустым взглядом.

В одном Вокун определенно был прав: мир был по-прежнему полон неожиданностей. И, на взгляд самого Героя, куда полнее необходимого.

Комментарий к Глава 21. Совет Бромьунара

Drem - мир, если буквально. Если в контексте - узбагойся, Рагот, никто и пальцем не тронет джилл.

Jille fent piraan dilon kopraaniil, ahrk Zu’u fent aav niin - велл, это сказал Рагот в расстроенных чувствах, так что можете переводить сами. xD

Между 21 и 22 главой был написан маленький отрывок, вброшенный мной в комменты и предложенный читателям как челлендж. Прочесть его можно тут: https://thecipherite.tumblr.com/post/159897762225/end-of-line (осторожно, киберпанк :)

========== Глава 22. Отголоски прошлого ==========

Человек перед ним похож на бога, сошедшего на землю смертных.

Если закрыть глаза, спасаясь от беспощадно выжигающего зрачки света, нельзя ощутить ничего – ни пространственных брешей, ни сдвоенных временных потоков, ни даже магии кроме той, что течет в его броне и оружии. Приходить к властителю мира так – всё равно что шагнуть обнаженным на кромку солнца.

Сквозь божественное дыхание, бессмертный пламень едва можно различить его лицо, но оно не скрыто маской, и потому его легко узнать.

- Здравствуй, Валок, - говорит Мираак, не двигаясь с места.

- Здравствуй, - отвечает ему палач Бромьунаара, и дуновением весеннего ветра звучит его Голос – так тихо, так унизительно тихо; насмешка ли Совета – прислать за ним убийцу, поправшего законы силы и накормленного впрок чужим могуществом?

Мираак видит – он едва сдерживает его в себе, став невольным сосудом божественной воли. Он лучится небесным огнем Восьми, и, быть может, священное число Человека защищает его от гибельной власти этого пламени.

- Я… – Валок пытается Перекричать Голоса, что несет в себе, и задыхается ими. Заканчивает сипло, едва слышно: – Я пришел тебя убить.

Мираак пытается различить, что же за силу даровали ему Голоса Бромьунаара, но ни человеческое, ни драконье чутье неспособно проникнуть за горизонт слепящего абсолюта могущества. Валок подобен Исмиру, вернувшемуся, чтобы покарать еретика; из смертных – лишь Исграмору, если тот когда-либо был столь же полон разрушительной мощи и совершенной неуязвимости.

Восемь верховных Голосов Бромьунаара.

Восемь высших благословений.

Восемь приговоров всего одному дракону.

- Мы были друзьями прежде, - говорит Мираак, не торопясь обнажать оружие. – Я не стану кормить тебя обещаниями власти. Но если Совет Бромьунаара верит, что я убоюсь гнева богов, что ты принес в мои владения… что же; я брошу вызов богам.

Ибо я – сын Великого Дракона, и высшее право на власть принадлежит мне.

Валок молчит в ответ. Мираак знает и сам – чувствует глубоко внутри – даже сражаясь с Языками Харальда, страшнейшей из ересей человечества, Совет по-прежнему меряет преступления старым мерилом. Не в насмешку был прислан из всех драконьих жрецов за ним тот, что отказался от владения священной маской. Не в попытках устрашения он принес в себе силу, способную сокрушить любого из смертных.

Нет иной кары за ересь, кроме смерти, и не друг пришел сражаться с ним – бесстрастный палач пришел забрать его голову и бросить ее к алтарям святилища Бромьунаара. Сосуд высшей воли. Клинок правосудия.

- Обнажи меч, - почти беззвучно произносит Валок. В руке его – клинок с берегов земель, что неподвластны ныне и всевидящему взору Пожирателя, но сияние божественной мощи едва не плавит даже атморскую сталь. – Вряд ли твой новый владыка отпустит тебя в Дом Шора, но даже предатель не заслуживает смерти без оружия в руках.

Рукоять меча Садовника привычно ложится в ладонь, вшивает липкие нити Апокрифа под кожу, отзывается многотысячным шепотом в разуме. Если что-то и способно уничтожить глашатая восьми богов, то лишь тот, чье имя носит дурманящий шепот: ибо его знания безграничны.

- Скажи мне, Валок – больно ли карать друга смертью за священную жажду силы? – произносит тьма Апокрифа губами Мираака, прежде чем скрыть маской его лицо – искаженной, изуродованной ядовитым дыханием Херма-Моры. – Я милосердней трусов, что послали тебя ко мне: ты не узнаешь.

И когда он шагает навстречу божественной гибели, даже Время теряет над ними власть.

Валок поёт – Девятым Голосом из Восьми, и Восемь вплетаются в Довазул, подобный грому, сминающий само бытие, столь хаотичное и неустойчивое. Мираак уподобляет себя туманам Апокрифа, обращая себя в бесконечность строк и ускользая из хватки корежащейся реальности.

Он бросает в драконьего прислужника Языкопеснью в шифровке комплексных рифм: самому Морокеи было бы непросто вскрыть и отразить подобное; обращенные реальностью комплексные величины опасны и нестабильны. Мирааку отчасти интересно, как справится с этим Валок, не защищенный даже маской, что могла бы принять удар на себя как вневременной и псевдопространственный элемент.