Время ереси (СИ)

Я должен был стать Исмиром, безмолвно кричит Мираак, не отводя глаз от сияющей смерти; мне принадлежит Корона Бурь и божественное имя, мне принадлежит власть и могущество, что ни разу не принадлежало человеку, смотри – в моих жилах течет человеческая кровь, помнишь, ты говорил мне; но я стану большим, чем человек, и большим, чем дракон. Я стану тем, кто приведет смертных людей к величию. Я стану тем, кто выстроит совершенный мир.

Назови меня его именем, кричит Мираак. Назови меня именем бури.

Светоносный шторм выслушивает его до конца, замерев за миг до соприкосновения.

А потом – сжигает его до костей дыханием бога.

Недра земли раскалываются под ними, как полый орех, навеки отделяя владения Драконорожденного от земель Скайрима; Мираак успевает лишь коснуться драконьей души – и выцедить из нее каждую кроху энергии, чтобы только выдержать, выдержать, выдержать огненную ярость Исмира, пережить этот ослепительно долгий миг рассвета.

И божественное пламя уходит, не сумев уничтожить его.

Мираак хватает ртом воздух, не в силах произнести ни единого Слова, выдохнуть ни единого Крика. Он выдержал поединок с богом.

Он победил.

Когда белый клинок с волчьим оскалом вонзается в его сердце, Мираак чувствует только удивление. Но – удивление исчезает, когда сила Апокрифа, прежде чутко-податливая, не откликается на его зов, и смолкает всеведущий шепот. Липкие жгущиеся щупальца рвут его на части, не могут только подступиться к ледяной стали лезвия в его груди.

Валок говорит ему что-то, пока отрава Апокрифа выпивает последние силы из первого Драконорожденного. Мираак не слышит, что. Только видит, как облетает с него шелухой божественное могущество, и только рассветное солнце теперь освещает их обоих, палача и предателя.

А потом он наконец умирает.

***

«Когда они обратятся против тебя, ты уверен, что ты победишь?»

Силгвир проснулся без крика, но закашлялся на вдохе, пытаясь выцарапать из груди едкое клеймо Хермеуса. И смолк лишь полминуты спустя, неподвижно уставившись в темноту. Затхлый воздух Бромьунара тисками сжал грудь.

Он стал свидетелем смерти Мираака – первой смерти, которую видел из всех живых только Валок, жрец, отказавшийся от маски. Совет Бромьунаара предпочел не тратить на Драконорожденного силы во время войны – от него избавились, как от взбесившегося пса, жестоко и быстро. И не помогла ему драконья душа, сила Хермеуса и верные аколиты, когда пришел Валок с благословениями восьми богов…

Сколько же длилась проклятая война, если после гибели Мираака Валок еще остаток жизни правил отколовшимся от Скайрима куском земли, и Солстхейм процветал – насколько он мог процветать в то время?..

Зал Совета встретил Силгвира тяжелым молчанием. Из восьми жрецов здесь осталось всего двое; кто-то, знал стрелок, отправился на Солстхейм, но куда исчезли оставшиеся – ему не сочли нужным сказать.

Вольсунг на мгновение подняла глаза от расстеленных перед ней карт Скайрима и других провинций; кивнула, приветствуя Драконорожденного.

- Славного дня, Конарик.

Покосившись на второго жреца, Силгвир решил на всякий случай не спорить с «Конариком». Хевнораак брезгливо скривил губы, но смолчал: он был больше занят остатками еды на столе, нежели картами мира или одним лесным эльфом, по нелепости судьбы нареченным драконьим жрецом.

- Похоже, вы не теряли времени даром, пока Рагот водил меня по всему Истмарку, - тихо пробормотал Силгвир, внимательней взглянув на аккуратно исписанные чернилами пергаменты. Это были не древние карты – да и как бы они пережили четыре тысячелетия, - но современные, с имперскими печатями. Он понятия не имел, откуда жрецы достали их, и не был уверен, что хочет знать.

- И теперь я беспокоюсь, что мы привлекли лишнее внимание, - неожиданно серьезно отозвалась Вольсунг. В голосе ее низко вздрогнули тугие струны хаафингарского ветра. – Но у осторожности слишком велика цена.

ястребиный крик вырывается из человечьего горла, соленый от не-драконьей крови

Силгвир резко сморгнул жуткий всполох видения-памяти, едва не пошатнувшись. Привкус железа и слабости не уходил с языка.

- Я ищу Валока… может быть, он где-то недалеко? – его собственный голос прозвучал хрипло и тяжело, словно это он Кричал до крови и изнеможения тогда, четыре тысячи лет назад, сражаясь с глашатаем божественной воли. Вольсунг качнула головой.

- Валок сейчас в своих владениях. Зачем он тебе?

- Я… – Силгвир запнулся, нерешительно отвел глаза. Но всё же ответил искренне: - Я хотел расспросить его о Мирааке. Они ведь были друзьями… кажется. Или нет…

Плотно сжатый клубок чужих воспоминаний вздрогнул внутри. К имени Валока в нем вело слишком много нитей, перепутанных и заплетенных безумным узором; Силгвир не мог разобраться в нем.

- Они были друзьями, хорошими друзьями. Мы и не сомневались, кому велеть отправить в Обливион его поганую драконью душу.

сияние мотыльковых крыльев режет в стеклянное крошево плоть и дух

Хевнораак смотрел прямо на него. От слишком точного взгляда слепых глаз тянуло нечеловеческой жутью.