— Снег кончился, а гора — нет. Гора, она ведь живая, как вроде и мы с тобой. Дышит, дышит, потом осерчает, или тяжело ей покажется, как выдохнет — половина склона: земля, камни, деревья, зверюшки всякие — всё укатится. Такое ущелье узкое разом перехлестнёт да только на той стороне остановится. Местные народ чуткий, человека никогда не боятся, а горы свои уважают.
— Уважают или же опасаются?
Казак подумал, потом снова повернулся в седле:
— Разницы нет. Раз человека я уважаю, значит, умеет он многое, значит, может много неприятного мне доставить. Может, но не станет. Потому как и он меня уважает за то же самое. Так и с горой. Они говорят, что гора — палец, которым земля в небо указывает. Они знают, что гора живая, что она людей знает и различает. Помнишь, в первый же день, как Мухаметдинку встретили, шли через узость? Её словно шашкой в скале прорубили.
Новицкий кивнул. Он хорошо помнил эту расщелину — суровое, даже угрюмое на вид место, куда не попадали лучи солнца, только лежала тень отрога, приблизившегося к тропе и поднявшего повыше свою неровную спину. Сначала Сергею показалось, что лошади нипочём не втиснуться в узкую щель между двумя высокими и ровными обломками скалы, будто бы треснувшей много веков назад. Но, к его удивлению, и меринок пошёл, не опасаясь, и колени всадника скользили по камню гладкому, словно бы обработанному мастером-гигантом. Только наезднику пришлось сгорбиться и свести плечи, задержав дыхание на несколько десятков секунд.
— Видел, как они на тебя смотрели? И прежде всего Беташка. А потому как поверье есть — скала эта только хорошего человека пустит. Плохой же непременно застрянет. Это тебе проверка была. Если бы зацепился, они бы с тобой ни за какие деньги далее не пошли.
— Ну, Семён, я человек некрупный. А ты представь, что будет, если какой-нибудь силач там поедет? Он же непременно застрянет, хоть он никого в своей жизни не убил, не ограбил.
— Да ты на меня взгляни, Александрыч. — Казак похлопал себя по плечам бурки, которая изрядно увеличивала его фигуру, и без того мощную с виду. — Я же насколько тебя крупнее, а ведь тоже гора меня пропустила. Хотя и убивал я людей, и грабил. Был грех, отказываться не стану.
— Так кто же тогда хороший человек в этих местах? Если все и убивают, и грабят, и крадут людей, и продают их на рынках?!
Вопрос, вырвавшийся у Новицкого, был и для него самого неожиданен. А казак даже натянул поводья и вовсе остановил гнедую. И только когда рыжий мерин Новицкого ткнулся в круп его лошади, Атарщиков обернулся и прямо взглянул Сергею в лицо:
— Не знаю, Александрыч, не скажу, и врать тоже не стану. Знаю только, что в этих местах у каждого человека есть понятие твёрдое: это можно делать, а это просто никак нельзя. И растолковать тебе такое никто не сумеет. Но поживёшь с ними год, два... лет десяти, пожалуй что, хватит. И сам научишься понимать: тот человек хорош, а этому ни в чём верить никак невозможно.
Больше его Сергей не расспрашивал, надеясь, что сам сумеет разобраться в том, что услышал. Да и тропа вдруг стала забирать вверх и так запетляла, что все силы всадника уходили только на путь, и разговаривать сделалось невозможно.
Они перевалили хребет, спустились вниз по такой крутизне, что всадникам приходилось откидываться в седле, чтобы удержать равновесие, не перелететь через голову лошади. Сергей присмотрелся к новым спутникам и подумал, что как наездники они едва ли лучше даже, чем он, и, пожалуй, ему нечего опасаться, что они сумеют высмотреть в нём гусарскую выучку, а не черкесскую лихость. В этой горной стране неоткуда было взяться умелым наездникам. В закубанских степях лошадь — друг, от которого жизнь твоя зависит, может быть, больше, чем от ружья или шашки. А на заоблачных, заснеженных перевалах благородное животное лишь средство передвижения и зачастую уступает в скорости и выносливости привычному человеку. Это Новицкий уже понял, в этом ему ещё представилось не раз убедиться.
После того как они спустились саженей на сто пятьдесят, тропа пошла параллельно склону, потом легко перевалила отрог и снова нырнула вниз; пробежала узким и хлипким мостиком над руслом очередной бешеной речки, а дальше опять поползла вверх. Скоро путникам пришлось спешиться и вести животных следом, то и дело поддёргивая повод, чтобы убедить лошадь идти ровно.
Навязавшаяся к ним в провожатые троица так и шла впереди, уверенно отмеряя шаги на каменистой тропе. Мухетдин с братом держались к ним почти что вплотную, чтобы не дать им вдруг обернуться и напасть предательским образом. Семён, несмотря на свои годы, тоже шёл уверенно. А Новицкий после полудня выбился из сил совершенно.