— Рашид зовут старика, — шепнул ему Атарщиков, знающий здесь почти всех; и многие, как заметил Сергей, тоже встречали его как знакомого. — Сын его, Шагабутдин, сражался против нас в Лавашах. Я знал его, ходил с ним пару раз через горы.
Семён сделал паузу, и Новицкий понял, что казак говорит о походах разбойничьих партий, в которых он участвовал когда-то просто из любви к приключениям.
— Сын погиб там, в горящем доме. Старик вывез его жену с детьми, поселил где-то в Чечне, а сам подался сюда. Сказал, что хочет умереть от пули или штыка, шашки, кинжала, но не болезни. Так оно и будет когда-нибудь, но не сейчас. Он ещё не одного человека за собой в могилу утащит. Крепкий, хитрый и ловкий. Очень опасный. Ты не смотри, что он с палкой. Он на неё ещё винтовочку обопрёт.
И тут вдруг Новицкий вспомнил, где видел этого старика. В Парас-ауле, вечером, накануне того дня, когда к ним пробился отряд генерала Мадатова. Это он возвращался с десятком старейшин после ужина у Ермолова, это он едва не прожёг ненавидящим взглядом дыру в самом сердце посторонившегося русского. И если его память осталась такой же надёжной, как руки, ноги, глаза, то он мог и признать в приблудившемся абадзехе человека Ярмул-паши.
Атарщикову Сергей говорить не стал, казак и так ни на секунду не расслаблялся. Также и Мухетдин с братьями, сидевшие ровно напротив, постоянно обегали пространство взглядами. Бетал держал правую часть, Темир левую, Мухетдин же смотрел прямо на Атарщикова и улыбался, но Сергей был уверен, что он видит всех и замечает любое движение.
Новицкий же следил за другой группой гостей аула. Их было трое. Один проводник и двое приезжих. Первый — высокий, мясистый, говорил громко, но Сергей мог разобрать едва ли каждое десятое слово. Второй, ниже спутника на голову, сухощавый, с резкими чертами лица, точно прорезанными инструментом неведомого мастера: щепка носа, щель рта, глубокие, точно просверлённые глазницы.
— Высокий — балкарец, — шепнул Атарщиков. — Имени не знаю, но слышал о нём. Богат, знатен, но хочет мстить сильному роду и набирает помощников. Обещает хорошо заплатить, когда захватят селение. Второго никогда доселе не видел. Не из твоих ли он мест, Измаил?
Вопрос казак задал нарочито громко, заметив, что к их беседе прислушиваются. Новицкий глухо пробормотал два слова и нагнулся, словно бы потянувшись к блюду. Он кожей ощущал горячий, обжигающий взгляд старика и всё опасался, что и тот вдруг признает знакомого.
Где-то уже под полночь Новицкий решил снова выйти во двор. Много было выпито за вечер не хмельного, но возбуждающего. Наклонившись завязать поршни, Сергей вдруг увидел, что тощий незнакомец встал и тоже направился к выходу. Он выскочил поскорее, забежал за дувал, оправился и, подтягивая на ходу штаны, быстро пошёл обратно. Тощий стоял во дворе и, запрокинув голову, рассматривал чёрное небо, усеянное блестками звёзд. Он так любовался одним из чудес мироздания, точно увидел его впервые. Когда же Новицкий проходил мимо, незнакомец вдруг повернулся в его сторону и тихо спросил:
— Do you speak English
Сергей остановился, ошеломлённый, и мотнул головой прежде, чем сообразил, что ему следовало бы сделать.
— Parlez vous francais?[50] — прозвучал тот же вопрос уже по-французски.
Дальше притворяться было бессмысленно, и Новицкий кивнул.
— Не бойтесь меня, — шепнул псевдобалкарец. — Я вас не выдам.
— Кто вы?
— Я играю на другой стороне, — прозвучал странный ответ. — Но собрата-европейца не отдам на расправу. Хотел бы поговорить, но сейчас это опасно. Думают, что вас послали враги Джамала, моего спутника. Пока вас не тронут. Будут ждать утра, когда появится некий Абдул-бек, который и решит всё. Действуйте!
Он громко чихнул, рассмеялся и пошёл со двора, будто бы торопясь занять место, оставленное Сергеем.
Новицкий вернулся в кунацкую. Бетал и Темир вроде бы и не заметили, как он вышел, как он пришёл, но Мухетдин, всё так же весело улыбаясь соседям, на секунду впился в Сергея глазами, и тот быстро прикрыл веки на долю секунды. Опустился рядом с Атарщиковым и коротко передал ему неожиданный разговор.
— Кто он? — спросил казак.
Новицкий и сам не знал: скорей всего, англичанин, но по-французски говорил без акцента. На немца не походил. Итальянец? Но язык, которым они объяснялись сейчас с Семёном, всё равно не позволял разделять европейские нации.
— Ференги, — ответил он, употребляя имя общее для всех, кто приходил в горы с севера, северо-запада.
— Будем дожидаться утра, — решил, не раздумывая, казак. — Уйдём, когда потускнеют звёзды. Сейчас слишком опасно.