Мухетдин разбудил Новицкого и Атарщикова перед самым рассветом. Оба они спали одетыми и поднялись сразу, как только ладони горца мягко легли им на плечи. В мечети было темно, и снаружи тоже ночь сделалась тёмной. Луна опустилась, звёзды потухали даже не по одной, а сразу горстями, и тени на утоптанной земле сьёжились словно от холода. У выхода Сергей обернулся, и ему показалось, что неизвестный провожает его глазами. Впрочем, даже если он и проснулся, то не показал это ни единым движением, зная, как легко в темноте перепутать значение жеста.
Они забрали оружие, тихо, прямо во дворе сели на лошадей, которых уже успел оседлать Темир, и молча поехали один за другим, держа наготове кинжалы и пистолеты. Спустились по той же улице, по которой поднимались к мечети, а дальше Мухетдин повёл какими-то совершеннейшими заулками, поворачивая то влево, то вправо, сообразуясь даже не с метками, которые он и не мог знать, а с каким-то звериным чувством тропы, дороги. За время путешествия Новицкому не раз приходило в голову мысль, что, завяжи он Мухетдину глаза, тот так же, с той же уверенностью будет прокладывать путь по каменистым, сыпучим склонам, по заснеженным перевалам, клокочущим рекам, сквозь скопище уродливых, убогих лачуг разбойничьего селения.
Не успели они повернуть дважды, как за спинами их кто-то свистнул, коротко, громко, окликая невидимого приятеля. Ему ответил другой, так же резко, а спустя, должно быть, минуту где-то внизу сигнал повторили дважды. Последнее, подумал Сергей, было совершенно лишнее: зачем же выдавать место, где притаилась засада? Но, к его удивлению, Мухетдин повёл их точно в том направлении.
— Другого пути здесь нет, — бросил Сергею Атарщиков; он продолжал говорить по-черкесски, надеясь, что, кроме случайно встреченного «ференги», никто так и не узнал русского за бородой и черкеской. — Река глубокая, быстрая. Течение сильное. Начнём переправляться, с берега всех постреляют. Мостов только два. Ну, даст бог, прорвёмся. Держись бодрей, Измаил-бей! Горы робких не любят.
Перед мостом их пытались остановить, но Бегал с таким бешенством погнал лошадь на встречных, так закричал, подняв руку, державшую пока только лишь плеть, что охрана тут же отпрянула.
Кони бодро простучали копытами по редким доскам кое-как переброшенного мостика, но на той стороне им снова преградили дорогу. Новая группа была многочисленнее и действовала куда как наглее. В темноте Новицкий различал лишь неясный очерк движений, но услышал, как лязгнула сталь о сталь, там, где Мухетдин отбросил в сторону своего противника. Вскрикнул Темир, и тут же вспыхнула словно бы короткая молния, когда Семён выстрелил в подкравшихся сзади. Бетал замахнулся уже не плетёным ремнём, а кинжалом, и тут же с другой стороны к нему кинулся человек, собираясь не то ударить, не то схватить. Новицкий, не раздумывая, разрядил пистолет в грудь атакующего, и тот закричал, отшатнулся, рухнул под ноги рванувшихся лошадей.
С версту они скакали, намереваясь уйти подальше от селения, а потом пустили животных шагом, давая им отдохнуть. Новицкий всё прислушивался, не слышно ли звуков погони, но, кажется, их отпустили без лишних усилий. Однако, к его удивлению, и Мухетдин, и Бетал, поравнявшийся с братом на широкой тропе, слушали не то, что осталось сзади, а то, что ожидало их впереди. Ещё через час Мухетдин поднял вдруг руку и направил лошадь на склон, уже поросший достаточно редким, но всё-таки лесом.
Поднявшись насколько могли, они спешились и стали за деревья, зажимая лошадям морды. Теперь уже и Новицкий расслышал топот, звуки человеческих голосов, и спустя несколько минут партия человек в тридцать проехала по той же тропе, направляясь к аулу. Семён подтолкнул Сергея плечом и кивком указал на всадника, ехавшего первым. Ни лица его, ни фигуры Новицкий разобрать, разумеется, не сумел, но конь вожака выделялся светлым пятном, и Сергей понял, что это один из тех беладов, о которых рассказывал ему старый казак.
— Абдул-бек, — пояснил Атарщиков, когда встречные отъехали достаточно далеко. — Водил куда-то своих людей. Двух пленных везут. Один солдат, другая баба. Молодая, должно быть. Других не берут. Где-то продаст, наверное.
Сев в седла, они спустились на тропу и поехали дальше, так же чутко и настороженно вслушиваясь в лесные звуки, всматриваясь в утренний туман, поднимавшийся из долины.
Бетал задержался и что-то сказал Семёну. Сергей видел, как блеснули завидно белые зубы горца.
— Он говорит, что Белый царь научил тебя стрелять вовремя.
— Скажи ему, — ответил Новицкий, обрадованный похвалой, — что я четыре года сражался за Белого царя против враждебных ему властителей Запада.
— Он говорит — хорошо, что тебя не убили на той войне. Теперь ты сможешь научиться сражаться здесь, когда рядом с тобой нет ни сотен, ни тысяч воинов. Когда есть только лишь ты один. Твоя шашка, твоя винтовка, твои конь и кинжал, твои удача и храбрость.