Время гона

После отъезда гостей Соня побродила по первому этажу притихшего дома. Белые розы, принесённые на её несостоявшееся торжество, выглядели жалко, и она, постояв перед ними, плеснула в вазу воды. Подумав, решила переодеться, в джинсах стало жарко. Нужно было идти в спальню, но ей не хватало решимости. Втайне она стыдилась своей несдержанности. Кажется, он по - настоящему её любит. Соня вспомнила его побледневшее лицо, глаза, как у побитой собаки, и ей стало окончательно стыдно. Можно было отказаться от замужества, просто сказать “нет”, никто за руку её бы не потащил. Айк поступил глупо, даже удивительно, что он решился на такое, но и она повела себя, как истеричка, закатила скандал незнакомым людям. - Но, ожесточённо подумала она, - эти люди знали, что идут на нарушение закона, особенно чиновница из ЗАГСа! Недаром она промолчала, когда её спросили о наличии заявления! - Ну, что случилось, того не вернёшь, а извиняться Соня точно не собиралась.

Она решительно поднялась в спальню. Айк сидел в кресле, уже одетый в свои домашние брюки, привычно обнажённый по пояс, опершись локтями в колени и крепко, до побелевших пальцев, сцепив руки. Он не поднял головы, когда она вошла. Соня мельком глянула в его опущенное закаменевшее лицо и отвернулась. Схватив халат, хотела сбежать в ванную, но он негромко, сквозь зубы, сказал: - собери свои вещи, я увезу тебя к бабушке.

ГЛАВА 11.

Машина остановилась на окраине Малой Ветлуги.

- Соня, может быть, я довезу тебя до самого дома Прасковьи Агафоновны? - Она видела, что Айк тянет время, стараясь отдалить тот момент, когда им придётся расстаться. Ей казалось, что они никогда не доберутся до посёлка, так медленно ползла машина. Он не разговаривал с ней, сосредоточенно глядя на дорогу. Соня тоже не стремилась к общению, радуясь, что, наконец-то, заканчивается её плен. Правда, где-то в глубине души затаилась грусть: больше никто не будет смотреть на неё с надеждой влюблёнными, чего-то ждущими тёмными глазами, упрямо сжимая губы и хмурясь, когда она грозила полицией и тюрьмой. И жаркого прерывистого шёпота, и тихого рычания и стона, и горячего сильного тела, прижимающего её к постели, и рук - бесстыдных, чуточку грубоватых на своём теле, и нетерпеливых жадных поцелуев, от которых горит её кожа, и сама она, распластанная на широкой кровати, обнажённая, с широко раздвинутыми ногами, и его язык, проникающий глубоко внутрь и заставляющий её кусать губы, чтобы сдержать стон, - ничего больше не будет, а будет тихая квартирка в спальном районе, одинокий утренний кофе, запах бумажной пыли от шкафов, набитых папками со старыми документами, и обязательное предобеденное чаепитие, и разговоры коллег о болезнях, о детях, о рецептах пиццы и протекающем кране.

- Нет, не надо, я дойду пешком. - Она потянулась к дверце, но он перехватил её руку, глухо сказал, не глядя на неё:

- я не могу отпустить тебя навсегда. Мне легче умереть, чем смириться с мыслью, что я никогда больше тебя не увижу. - Он поднял голову, и Соня со страхом увидела, как стремительно становятся янтарными его глаза, как сужаются, превращаясь в щели, зрачки. Она отшатнулась, испуганно глядя на него. Он усмехнулся: - не нужно меня бояться, Соня. Это просто реакция волка на твой уход. Нет, милая, отпустить тебя навсегда - смерти подобно, - он покачал головой, грустно улыбаясь, - гори всё синим пламенем, но завтра, в это же время, я буду ждать тебя здесь, где мы расстаёмся. Подожди! - он остановил её, возмущённо взметнувшуюся, гневно смотрящую на него. Мягко продолжил: - подожди, Соня. Мы сразу же поедем к твоим родителям. Я готов понести любое наказание за то, что сделал с тобой. Любое, какое они посчитают нужным мне назначить. Но я буду просить их об одном: не отталкивать меня, не запрещать видеться с тобой, позволить ухаживать, как принято ухаживать мужчине за любимой девушкой. - Он опять поднял на неё тяжёлый взгляд: - а теперь иди.

Соня торопливо выскочила наружу, но была остановлена тихим: - ты даже не хочешь поцеловать меня на прощание? - Она сделала вид, что не слышала, захлопнула дверцу и почти побежала по улице, чувствуя на спине его взгляд. Редкие прохожие окидывали её любопытными взглядами, а потом сзади заурчал мощный двигатель, постепенно затихая вдали.

***

Калитку открыла большая женщина, высокая, широкоплечая, мускулистая, с простецким лицом и носом-картошкой. Соня догадалась, что это и есть сиделка из Междуреченска. Она нахмурилась, резко спросила: - вы волк? Вернее - волчица?

Та улыбнулась растерянной улыбкой, отчего её лицо стало по-детски беззащитным: - н-н-нет, я человек, Жанна, а вы - Соня, да?

Девушка облегчённо кивнула: - да, я Соня, - ей не нравилась мысль, что рядом с беспомощной бабушкой, возможно, день и ночь находился зверь. Она не очень-то доверяла Айку.

Прасковья Агафоновна приподнялась на подушках, всплеснув руками, радостно потянулась к девушке: - Сонюшка! Дитятко! Да что же это! - она заплакала, обнимая внучку.

- Бабуль, ну не плачь, ну что ты, я же нашлась…