Время и боги. Дочь короля Эльфландии

А тем временем гонцы по всей стране искали пророков. И вот к ночи во дворец Эбалона привели всех, кто славился мудростью и писал истории будущих времен. И молвил он такие слова:

– Царь отправляется в странствие, много коней будут сопровождать его, но он не сядет ни на одного из них. Стук копыт да услышат на улицах, и звук лютни, и дробь барабана, и имя царя. А я посмотрю, что за правители и что за народ встретят меня в тех землях, куда я прибуду.

И царь повелел замолчать пророкам, которые зашептали:

– Превыше всего мудрость царя.

А потом он сказал так:

– Ответствуй первым, Саман, верховный жрец Золотого храма Азинорна, не оставишь ли ты истории будущих времен и не обременишь ли десницу свою летописью ничтожных событий проходящих дней, как поступают простодушные?

И ответствовал Саман:

– Превыше всего мудрость царя. Когда шум царского шествия услышат на улицах, и медленные кони, на которых не воссядет царь, последуют за лютнистами и барабанщиками, тогда, как ведомо царю, приблизится он к великому белому дому царей и, ступив на крыльцо, куда никто другой не смеет взойти, в одиночестве поклонится всем былым царям Зарканду, что, сжимая скипетры костлявыми пальцами, покоятся на золотых тронах. Оттуда в царских одеждах и со скипетром проследует он на мраморное крыльцо; но должен снять он свой блистающий венец, дабы несли его за ним вслед, покуда не достигнет белого дворца, где восседают на золотых престолах тридцать царей. Только один вход ведет в тот дворец, и двери его широко распахнуты, а мраморные своды ожидают, чтобы под ними прошествовал ты, о царь. Но когда пройдешь ты это крыльцо и воздашь должное тридцати царям, увидишь еще одну дверь, чрез которую может проникнуть лишь душа царя, и, оставив прах свой на золотом троне, невидимым покинешь ты белый дворец, чтобы ступить на бархатные луга, что лежат по ту сторону миров. Тогда, о царь, надобно идти спешно и держаться жилищ людей, как делают души тех, кто оплакивает свою внезапную смерть, пославшую их в это странствие раньше урочного часа, или тех, кто не желает еще пуститься в него, укрываясь ночами по темным углам. С зарей отправляются они в назначенный путь и проводят в дороге весь день, но манит их земля, и, не желая расставаться с привычным наваждением, возвращаются они в сумерки сквозь темнеющие леса в излюбленное свое жилище и так вечно скитаются между мирами, не находя покоя.

Ты же должен немедля пуститься в дорогу, ибо далека она и долга; но время на бархатных лугах – это время богов, и не нам судить, сколько длится один час по земным меркам.

Наконец достигнешь ты серого дворца, напитанного туманом, со стоящими перед ним серыми алтарями, откуда подымаются вверх крохотные язычки пламени затухающего огня, которому не под силу пробить завесу тумана. Огонь горит низко над полом, и потому туман темен и холоден. То алтари веры, а языки пламени – знаки поклонения людей, и по ним, сквозь туман боги Древности нащупывают путь в холоде и мраке. Там услышишь ты слабое стенанье: «Иньяни, Иньяни, повелитель грома, где сокрылся ты от глаз моих?» И едва различимый голос донесется в ответ из серых глубин: «О творец многих миров, здесь я». Боги Древности почти глухи, ибо молитв человеческих становится все меньше числом. Они почти слепы, ибо угасают огни веры и не могут одолеть стужу. А за туманом стонут волны Моря Душ. Еще далее высятся неясные тени гор, и на вершине одной из них сияет серебряный свет, посылающий лучи в плачущие морские волны. И когда пламя на алтарях перед богами Древности умирает, свет на горе разгорается ярче, и лучи его достигают места, где клубится туман, но не могут проникнуть сквозь него, и тогда слепнут боги Древности. Говорят, будто огонь на горе станет некогда новым богом, не из сонма богов Древности.

По берегу, где стоят покрытые туманом алтари, сойдешь ты, о царь, к Морю Душ. В море этом пребывают души всех, кто когда-либо жил в мирах, и всех, кто еще будет жить, и все они свободны от оков плоти и праха земного. Все души в том море знают друг о друге больше, чем можно познать глазом или ухом, прикосновеньем и другим земным чувством, и говорят они между собой не губами, но голосами, которым не надобен звук. И льется над морем музыка, точно ветер шумит над океанским простором земли, – то свободные от пут языка великие мысли путешествуют от души к душе, словно реки земные.

Снилось мне однажды, что в челне, сотканном из тумана, выплыл я в это море и услышал музыку, что была не от рук и губ людских, и голоса не от уст людских. Но, пробудившись, узрел я себя на земле и понял, что лгали мне боги в ту ночь. Сюда в море стекаются с полей битв и из городов реки жизней, и прежде чем боги изопьют из ониксовой чаши, необъятным потоком изольются в миры души их моря, и всякая обретет свою темницу – тело человека с пятью густо зарешеченными оконцами, каждое из которых забрано броней забвения.