Время и комната

Вольф. Ты повторяешь за мной как попугай. Говори хотя бы: «Я тоже считаю…». «Вообще-то я тоже считаю, что музыка чудовищная». Хотя бы так, на худой конец. Эй, Нефакт, товарищ по аварии, покажите-ка ваш чертеж!

Титания. Оставьте его в покое. Пожалуйста.

Титания и Оберон/Нефакт вместе уходят в глубину сцены. Вольф берет с края стола чертеж, нарисованный Обероном/Нефактом, и изумленно его рассматривает.

Вольф. Господин Нефакт, а вы вообще-то машину водить умеете?

Оберон/Нефакт. Да.

Медленная метаморфоза. На заднем плане поднимается занавес. В дали можно различить Черного мальчика за пианино, а также гостей, приглашенных на какое-то торжество: они появляются и снова исчезают. Это Элен, Георг, Вольф, Хельма и Оберон. Молоденький слуга разносит напитки. Над головами гостей время от времени проносится пустая трапеция. Лишь один раз на ней сидит Человек в черном, пролетая справа налево. Кусты бузины образуют теперь заднюю границу этой картины. С промежутками раздаются последние тридцать тактов увертюры Мендельсона «Сон в летнюю ночь».

Сцена вторая

(«Слёзы и слух»)

На переднем плане широкое кресло в стиле ампир, на котором в соблазнительной позе устроилась молоденькая Официанточка в короткой юбочке и белом передничке. Перед ней Сын Титании, по имени Сказ, речам которого девушка внимает завороженно и вместе с тем зазывно, чем, со своей стороны, увлекает юношу. Он сидит на стуле, скрестив вытянутые ноги. Вместо ступней у него бычьи копыта. Кроме того, неподалеку от них на сцене находится миниатюрная, но не слишком низкая табуреточка.

Сын. Мы около полусотни приглашений разослали. Но уж на двадцать восемь человек твердо рассчитывали. А пришло целых пять. Ее это обидит. Мама, конечно, вправе была надеяться, что уж с серебряной свадьбой ее многие захотят поздравить. Ведь ее всегда все любили. А скольким она помогла? А теперь, конечно, ей трудно будет скрыть разочарование и не дать почувствовать этим пятерым, которые, как говорится, пришли от чистого сердца, что одного их присутствия ей для полного счастья недостаточно. Как ни дорог ей каждый по отдельности, но заменить толпу, которая только и придает таким дням праздничность, никто из них не в состоянии. Так что даже самого дорогого гостя она встретит теперь с выражением несбывшихся ожиданий в глазах, хотя лично он, который, слава Богу, пришел и действительно из всех мыслимых и немыслимых гостей самый главный, ни малейшего повода к разочарованию не давал. Да, самый дорогой, самый любимый, самый важный гость явился, однако сколь ничтожен даже он, сколь малозначительно даже его присутствие на фоне зияющего отсутствия толпы непришедших гостей. Он, кому надлежало увенчать собою этот вечер, в лучшем случае выполнит роль утешительной примочки, отдуваясь за всех тех, которые не пришли. Он уже и сейчас скорее выглядит бессмысленным истуканом, чем апофеозом торжества, ибо для того, чтобы по-настоящему выделяться, ему недостает пьедестала из многочисленных, но куда менее многозначительных гостей. Ничуть не лучше чувствуют себя и второй, и третий, и четвертый по важности гости, а пожалуй, что с каждой ступенькой и гораздо хуже, потому что лестница такая коротенькая, как я уже сказал, всего каких-то жалких пять ступенек, и чем меньше каждый сам по себе значит, тем больше давит на него неимоверная тяжесть отсутствующей толпы, тяжесть, которую взваливает на него разочарованное лицо юбилярши.

Справа входит Титания, с постаревшим лицом, в роскошной мантии. Останавливается возле табуреточки и смотрит в глубь сцены.

Титания. …Два, три, четыре… А остальные что, уже в доме?

Сын. В доме только один он, мама.