Время и комната

Макс (выскакивает из-за кулисы). Бывают вечера, иной бы ночи взять с них пример: в них столько ароматов и полный мрак! (Снова исчезает.)

Карл Йозеф (Фолькеру). Если я этот призрак еще раз увижу на репетиции, поминайте меня как звали.

Фолькер. Господин Йозеф, у нас нет выбора. Нам нужен актер на роль Тайхмана. И немедленно.

Карл Йозеф. Любой другой. Только не он.

Фолькер. Я не вижу другого. У нас больше нет времени подыскивать замену.

Карл Йозеф. Он или я. И если эта фрау Зоопарк, эта фрау Лошадиный укус осмеливается за моей спиной устраивать свои дела…

Фолькер. Дела тут устраиваю я, господин Йозеф. Это моя обязанность — заботиться о том, чтобы мы успели к премьере. Это моя профессия. Я дам эту роль Максу Штайнбергу. Независимо от того, устраивает это вас или нет.

Карл Йозеф. Ха — этот ручеек вырвался на свободу!

Фолькер. Как вам будет угодно. Как вам будет угодно. Но вы будете играть. Будете играть свою роль. Я абсолютно уверен в этом. Абсолютно.

Карл Йозеф. Знаете, мне на вас наплевать! Трижды наплевать! Вы, букашка! Я тут работаю за вас — я! Делаю вашу работу, понимаете? Вы что, забыли о том, кто перед вами?

Фолькер. Мне это отлично известно. Чудесный артист и невыносимый партнер.

Карл Йозеф. Вы об этом пожалеете. Я клянусь вам: вы об этом пожалеете! (Уходит.)

Фолькер (в переговорное устройство). Что там со сто седьмым? Вы кончили?

Голос. Еще пару минут.

Фолькер. Что вы заладили одно и то же! О, Боже мой! (Уходит.)

Карл Йозеф и Эдна Грубер выходят из боковой кулисы.

Эдна Грубер. Голубчик, ну послушай меня, голубчик!

Карл Йозеф. Оставьте меня! Как вы смеете! Что вы натворили? Где Оливер?

Эдна Грубер. А я тут при чем? Со мной он только флиртовал. Это же он у вас набрался. Вы же не станете этого отрицать.

Карл Йозеф. Вы сделали меня посмешищем в глазах молодого коллеги.

Эдна Грубер. Господи ты Боже мой! Посмейтесь, наконец, хоть раз над собой! Иначе вы превратитесь в мумию еще до того, как с вас снимут посмертную маску. Вы же не можете допустить, чтобы на старости лет от вас остались на сцене лишь наутюженные брючные складки.

Карл Йозеф. Итак — вы знаете — уже пошли разговоры…

Эдна Грубер. Извините, но я однажды должна была это высказать.

Карл Йозеф. Вы… Какая вы ненасытная в вашем даре приносить несчастья… Искусство для вас святое, природа, животные — всё для вас святое; только в этом молодом человеке нечего святого для вас нет. Вы раздавили его как таракана.

Эдна Грубер. Я ему ничего не сделала.

Карл Йозеф. Вы лишили его, быть может, самого большого шанса в жизни: выйти однажды со мной на сцену — да еще в такие молодые годы.

Эдна Грубер. Знаете, чего вам недостает? Вам не хватает немножко бедности. Да, я серьезно. Вы слишком важный — у вас не хватает смелости отнестись к себе с иронией. А ведь только благодаря этому художник вообще и становится великим.

Карл Йозеф. Ну так. Хватит. Вы знаете текст. И я знаю текст. Встретимся на премьере.

Эдна Грубер. Да нет, ну погодите же…

Карл Йозеф. Что я должен делать? Стать перед вами и раздеться? Как вам это понравится? Позволить, чтоб меня посвящала в тайны актерского искусства травоядная нимфоманка? О, до этого я еще не дошел! Что вы знаете обо мне? Да ровным счетом ничего. Ах, с каким бы удовольствием я вас!.. А как вам показалось, когда в финале я взял вас за руки и заплакал? Вы на это вообще обратили внимание?

Эдна Грубер. Да.

Карл Йозеф. И? Как вы это находите?

Эдна Грубер. Нахожу… да, хорошо. Но все это, по-моему, не слишком глубоко.

Карл Йозеф. Вот как, не слишком глубоко! Я должен кататься по полу? Реветь белугой?

Эдна Грубер. Разве в этом дело? Вы внутренне не доходите до своего предела. Вы никогда не идете на риск. Вот и тут вы совсем не умеете по-другому. И это не мастерство, а неспособность делать по-другому. Вы не выкладывались сполна. Вы можете дать гораздо больше.