Время и комната

Вольф. Да ну? А то не знаю я, что кроется за этими словами. Ты и Хельма — постыдился бы! Дорогая, не верь ни слову. Уж я-то знаю, вот от нее (показывает на Элен), наверняка и точно: он лишь прикидывается, чтоб пробудить в ней ревность, а ревность пробуждает лишь затем, чтобы ее избавить от глупого ее мировоззренья.

Элен. Не верь ему. Увы, мне лучше знать. К собственной невыгоде скажу тебе: он совершенно бескорыстно, то бишь без всякой побочной цели, тобою увлечен. Он ничуть не прикидывается — с тем же успехом бродячий пес прикидывается голодным псом.

Хельма. Как? С ними заодно ты? Вы все трое сговорились, чтоб злую шутку надо мной сыграть! Элен, ну что я сделала тебе, что ты меня так подло обижаешь?

Элен. Я? Ты у меня уводишь из-под носа возлюбленного и еще при этом обиженную строишь из себя?

Хельма. Неправда это. Ты сама ему преследовать меня велела. Вы все трое тут сговорились, чтоб меня свести с ума, поскольку сами давно безумны. Но пусть меж вами я обделена сильнее всех любовью — я над собой глумиться не позволю!

Элен. Да что ты всполошилась так? Все просто: два мужика не поделили юбку. И главная фигура в этой драме — ты, дорогая!

Хельма. Ну нет, я что вам — кукла? Манекен? Для всех троих — любовное снадобье?

Элен. Не беспокойся. Это я давно для вас для всех пикантная приправа к любовным играм…

Вольф. Все, хватит. Заявляю: ты, Хельма, моя жена, и лишь тебя люблю я…

Элен. Не шути над ней.

Хельма. Не правда ли, они смеются оба? Но ведь и ты смеешься вместе с ними!

Вольф. Клянусь: тебе одной я предан и лишь тебя готов любить куда искусней, чем умеет он.

Элен (Георгу). Так пошло мне он никогда не клялся.

Георг. Да заткнись ты! Не вмешивайся! Шлюха! Подстилка негритянская!

Элен с трудом сдерживает крик ужаса.

Хельма. Не пугайся. Это страсть он пробудить пытается в тебе. Тебя он хочет.

Элен. Разлучница, любовная воровка! Уже ты знаешь все его повадки!

Вольф (Георгу). А ты не слишком далеко заходишь? Куда ты клонишь, собственно?

Георг. Да брось. Ты линии своей держись. Тогда в конце концов все разрешится миром.

Хельма. Тебе, дохлятине, помочь хочу я, а ты не ценишь даже!

Элен. Это чья корова замычала и про помощь гнусавит что-то?

Хельма. Я просто слишком хороша для этих пресыщенных мужей, которым твой безумный вид спереди настолько застит разум, что вида сзади, плоского, как стол, они уже не замечают…

Элен. Что? Плоского? Дохлятина? Ну всё! Сейчас за все благие пожеланья ты у меня получишь по заслугам!

Хельма. Мужчины, я прошу вас, защитите! Она хоть с виду как доска, но жилистая, — я не справлюсь с нею.

Элен. Мужчины? Вот как? Ты зовешь мужчин? Да пусть они научатся сперва нас, женщин, завоевывать, за нас сражаться! Войны пусть ведут, пусть царства покоряют, чтоб нас познать! Вы разве не враги? Здесь и сейчас, вот из-за этой бабы — вы не враги? Так что ж вы не деретесь? Что же один другого не повергнет в прах, дабы хоть раз изведать, как женщину берут после победы? И как она тогда любить способна? О no, you can’t simply, you can’t! You talk it over and decide to agree[13]. В наш век миролюбивый вы с удобствами привыкли жить и в лени уютной разлагаться, обмякнув по рукам, ногам и членам! Тухлятина! Тухлятина и гниль!

Георг. Всё, женщина! Послушай! Теперь ты выйдешь вон. Я не хочу тебя здесь больше видеть. Еще хоть слово скажешь — и развод! Как гражданин и как мужчина я отнюдь не обязался весь свой век прожить с реакционной фанатичкой! Ты просто сумасшедшая!

Элен. О да, мой господин. Далековато я забрела дорогами любви. Сперва я по тебе с ума сходила — но это перекинулось само на остальное. Ни единым чувством тебя не покидала я ни разу. Теперь же сумасшествие свое за городскую стену осторожно я унесу в заполненном сосуде, вот в этом, чтоб не расплескать ни капли и вам нечаянно не причинить вреда.