Читаем Время кобольда (СИ) полностью

– Нетта, радость моя, может, хотя бы ты не будешь напускать словесный туман? Я привык, что все вокруг ничего не хотят мне рассказывать. Клюся – потому что у неё какие-то замещения и компенсации. Настасья – потому что я отец, и ничего не понимаю. Лайса – потому что у неё служебные тайны. Ребята – потому что я директор. Микульчик – потому что он жопа с ручкой. Один Миха рад всё рассказать, но ему пока нечего. С людьми всегда сложно, я знаю. Но ты, красота ненаглядная, почему хвостом крутишь? Откуда между нами-то секреты?

– Я боюсь, Антон. Мы с тобой сейчас как кот в коробке у Шрёдингера. Мы уже или живы, или мертвы, но не узнаем этого, пока она не откроется. И каждый сделанный мной шаг тебе навстречу, разрушает эту суперпозицию.

– Эй, – я допил стакан и налил новый.

У меня впереди целых два стакана, и это прекрасно. Не так прекрасно, как когда впереди три, но лучше, чем когда останется один. Четвёртый я себе пока не разрешаю. Надо оставлять пространство для роста.

– Я не понял аллегории. Если мы внутри коробки, то мы уж точно знаем, живы или нет. Это Шрёдингер пока не в курсе, нужно ли ему покупать кошачий корм.

– Нет, Антон. Факт смерти нельзя наблюдать изнутри неё. Суперпозицию может разрушить только внешний наблюдатель.

– Это для меня слишком сложно, прости, – признал я, попытавшись осмыслить концепцию. – Я не очень умный, ты знаешь.

– Тот, кто умер, никогда не знает об этом.

– Ну ещё бы, его ведь нет. А значит, и знать некому. Но ведь тот, кто не умер, знает это про себя точно! А значит, если есть кому задаться вопросом «Жив ли я?», то это уже готовый положительный ответ. Когито эрго сум и всё такое.

– Смерть – лишь точка на оси времени, за которой тебя нет для Наблюдателя. Момент решения, что коробку пора открыть. В этот момент суперпозиция коллапсирует, хотя Шрёдингер ещё не знает, идти за кормом или за лопатой.

– Нетта, мне стыдно… Вру, не стыдно. Но я чем дальше, тем меньше понимаю.

Второй стакан подходит к концу. Глоток-другой, и всё. Останется один. Это небольшие стаканы, со льдом туда входит сто граммов. Но если класть меньше льда… Нет, это неспортивно.

– Для внешнего наблюдателя время кота линейно. Поэтому он может констатировать его смерть.

– Это я понимаю! – обрадовался я.

– Но для кота это не так. Смерть – внешнее по отношению к нему событие.

– Этого я не понимаю, – я снова расстроился.

Тем более, что в стакане остался только подтаявший лёд. Ничего, впереди ещё один. И он последний. Да, чёрт побери, последний! Впрочем, льда стало меньше, а значит, последний стакан чуть полнее предыдущего. Следующий был бы ещё полнее. Но его не будет. Не будет, я сказал!

– Время и похоже, и не похоже на дорогу.

– Звучит как загадка Безумного Шляпника: «Why is a raven like a writing desk?».

– Если ты проезжаешь на машине через город, то для тебя он начался, какое-то время был, потом закончился. Этим время похоже на дорогу – так человек рядом с тобой родился, жил и умер. Но то, что ты проехал через город, не значит, что его не стало.

– Но в город я могу вернуться!

– А вот этим время не похоже на дорогу. Будучи наблюдателем, мы едем по ней всегда в одну сторону. Но будучи наблюдаемым, не едем вообще. Кстати, ответ на загадку Шляпника – crowquill. Писчее – и одновременно воронье перо. Инструмент фиксации наблюдения наблюдателя, орудие массового разрушения суперпозиций.

– Нетта, но, если смерти нет, то чего ты боишься?

– Что ты для меня или я для тебя станем Наблюдателем. Я хочу остаться с тобой в коробке.

Третий стакан всегда хочет быть не последним. В этом его – и моя – проблема. Однажды это случится.

Но ещё не сегодня.

Глава 25. Кэп



If I wasn’t real, I shouldn’t be able to cry.Lewis Caroll. Through the looking-glass

_______________________________

– Есё по стакансику, Кэп-сама? Кампай!

– Сека, ты уже накампалась в жопу.

– Настаса, я бы обидерась, но мне сейсяс сриском хоросо. Поэтому я тебя сейсяс рюбрю. И Кэп-сама рюбрю. Кампай!

– Кэп, да скажи ты ей! Плохо же будет.

– Отложи ей бутылку пива на опохмел и отстань. Имеет право.

– Натаса, ты знаес, сто он нас не рюбит? Он думает, что мёрвым рюбить нерьзя!

– Сека, ну что ты несёшь, дура ты пьяная? Тебе точно хватит.

– Нет, Натаса, не хватит! Кампай! Я тебя рюбрю! Ты хоросая зенсина. Некрасивая, но хоросая. Наверное, есри бы ты быра красивая, то стара прохая, как я. Красивые сясто зрые и нехоросые.

– Сека, прекрати.

– Красота – это групо. Это совсем-совсем немного серовека, то, сто снарузи. Посему рюди смотрят снарузи? Посему Кэп не видит, какая ты хоросая внутри себя?

– Я вижу, – возразил я. – Натаха, не слушай её, она набралась.

– Так, – сказала Сэкиль и встала с кровати, – я в дус. А потом я приду и показу, как я вас рюбрю. Я буду рюбить вас обоих. Вместе и по осереди. Потому сто я красивая, и вам будет приятно рюбить меня. Не вздумайте заснуть, пока я в дусе!

Она, качаясь и держась за стенку, отправилась в душ. Через полчаса и пару бокалов мы с Натахой про неё вспомнили, нашли голой и спящей в обнимку с унитазом, отнесли в кровать.

***

Перейти на страницу:

Похожие книги