Время кобольда

— Разумеется, я ж не идиот. Аппендикс сам себе не всякий вырежет.

— Но, принимая помощь, к примеру, хирурга или травматолога, вы не готовы принять помощь врача-психотерапевта? Какие ещё врачи, по-вашему, «для слабаков»?

Вот зануда, а?

— Ладно, вы правы, это не очень логично. Но только если воспринимать психотерапевта как врача.

— А меня вы воспринимаете как опасного врага, который покушается на вашу личность?

— Отчасти, — признался я. — Ничего личного, но вы для меня угроза. Не в смысле личности, а в смысле работы. В вашей воле меня её лишить.

— Работа вам так дорога? Люди редко эмоционально привязаны к своей занятости. Ведь там, если не ошибаюсь, не очень большой доход?

— Да, зарплата крошечная, — признал я.

— Значит, она так важна для вас по другим причинам?

— Я отвечаю за детей. Это важно.

— Вы так уверены, что никто другой не справится лучше? При том, что вы, как вы сами признали, не идеальный человек?

— Это было бы самонадеянно с моей стороны. Я не педагог, да и администратор из меня как из жопы керогаз. Если бы мне не помогала… Не помогали другие, мы бы давно обанкротились. Но есть важный момент — мне не всё равно, что будет с этими детьми.

— А почему вам не всё равно?

— В смысле? — опешил я.

— Разумеется, как директору вам не безразлично то, что происходит с вашими воспитанниками. Но есть административная ответственность, а есть глубокая эмоциональная вовлечённость. В деле отмечено, что ваша забота о детях выходит за границы служебной обязанности.

— И где сейчас проводят эту границу?

— В соблюдении обязательных административных процедур и протоколов. Когда возникает серьёзная проблема с одним из ваших подопечных — вы действуете как чиновник муниципального департамента образования, каковым являетесь по факту директорства? То есть обращаетесь к психологическим и ювенальным службам, составляете соответствующие документы, фиксируете проблемы в личном деле, делегируете ответственность специалистам?

— Э… Боюсь, не всегда.

— А как вы поступаете?

— Ну… Стараюсь как-то решить проблему сам. Иногда достаточно просто поговорить. Честно и откровенно, доверие за доверие. Сказать: «Ты справишься, а я помогу». Чёрт, это же дети, а не табуретки какие-то. Им и так досталось по самое некуда, не хочу запускать их в административную мясорубку. Там никто в их проблемы вникать не будет, в системе эмпатии ноль.

— То есть поступаете как эмоционально мотивированный человек, а не как администратор детского воспитательного учреждения? Демонстрируете готовность защищать безусловно, как родитель, а не поступать согласно установленным правилам, как педагог?

— Можно сказать и так.

— Или навязчиво транслируете им свою тревожность в отношениях с окружающим миром? Формируете отношение, разделяющее на своих и чужих? Создаёте эмоциональную зависимость, которая потом станет проблемой взросления?

— И так тоже сказать можно. Но лучше не надо.

— Как вам кажется, ваши собственные дети получают достаточно родительского внимания?

Вот тут он, сволочь, прямо в больное ткнул.

— Скорее нет, чем да.

— Дети, живущие в семьях, не вызывают у вас никаких эмоций?

— Нет, о них есть кому позаботиться.

— В возрасте десяти лет вы потеряли родителей и попали в детский дом. Как вам кажется, нет ли тут связи? И если есть — то какая именно? Это вам на подумать до следующего сеанса. Для первого разговора мы пообщались достаточно, вам надо это переработать в себе. С нетерпением буду ждать встречи.

— Как тебе? — спросил Микульчик, помогая выбраться из капсулы.

— Странно, — признался я. — Очень странно. Но до чего же ушлая тварь! Вроде просто общаемся, а потом раз — и под дых.

— Общение вообще не твоя сильная сторона. Иди уже.

И я пошёл. С ощущением, что меня полностью переиграли, и кончится это всё плохо.

***

По «Макару» с хозяйским видом бродит мой новый заместитель, пресловутый Эдуард. Это окончательно испортило мне и так не радужное настроение. Он эльфийски улыбается девочкам, покровительственно похлопывает по плечу мальчиков, и вообще омерзительно обаятелен. Уволить я его не могу, только отмудохать. Но это было бы непедагогично. Нельзя бить людей только за то, что они тебе неприятны. Во всяком случае, не при детях.

Да и устанешь всех-то.

Он хотел мне что-то сказать, но я его проигнорировал, молча пройдя в кабинет.

— Привет, Нетта. Это был хреновый опыт.

— Я ещё не спросила.

— Но собиралась. А ведь есть люди, которые делают это за деньги. Чёртовы мазохисты.

— Так плохо?

— Всего за один сеанс я почувствовал себя паршивым отцом, хреновым директором, безответственным типом и унылым говном. Может, так оно и есть, но я прекрасно бы обошёлся без тыканья меня в это носом.

— Прости, я не знаю, как тебе помочь, — расстроилась Нетта.

— Ничего, зато про тебя я не проболтался. А то был бы ещё и шизофреником. А как проводит время этот Эдичка?

— Эдичка?

— Или Эдуардик. Надо проверить, что его больше бесит.

— Знакомится с детьми. Некоторые идут на контакт, большинство — нет. Но они привыкнут, ты знаешь.