Время кобольда

Когда Эдичка (опционально — Эдуардик) вернулся, наряженный в щегольское кимоно, дети уже вовсю исполняли базовую разминку, радуя тренерский глаз. Мой заместитель быстро разогрелся, показывая какое-никакое знакомство с предметом, и заявил о готовности.

***

Спортзал я, став директором, расширил за счёт смежных помещений, и теперь у нас есть свой небольшой ринг. На него мы и прошли. Карина взялась быть рефери. Взмахнув рукой, объявила бой, и я моментально чуть не получил с вертушки по щщам. Эдичка оказался резким, как понос, и молотил по моим блокам с дистанции, пользуясь тем, что у него длиннее конечности. Признаться, не ожидал, но он недурно работает ногами. Тактика у него, правда, сомнительная — не давать мне ответить, постоянно атакуя с наращиванием темпа. Это очень эффектно, со стороны кажется, что я перед ним исполняю роль мальчика для битья. Демонстрирует превосходство, показывает зрелищный бой. Но вот в чём засада — он расходует силы, а я их экономлю. Ему бы наоборот, навязать мне беготню по рингу. Состязание на выносливость он мог бы выиграть за счёт молодости, а вот такой непрерывный раш обязательно заканчивается ошибкой атакующего. И он её сделал, и я её не пропустил.

При соотношении нанесённых ударов сто к одному, я победил. Потому что одного мне хватило.

Где-то на счёте семь он уже мог встать, но благоразумно решил признать поражение. Карина, слегка подпрыгнув, вздёрнула вверх мою перчатку. Собравшиеся устроили волну оваций, криков «ура» и девичьего визга.

— Возможно, я ещё попрошу у вас реванша, — сказал Эдичка, отдышавшись.

— Всегда к вашим услугам, — вежливо согласился я.

— А он не так уж плох, да, Тондоныч? — задумчиво сказала Карина, когда Эдик ушёл.

— Лучше, чем я ожидал, — признал я. — А теперь, друзья мои, давайте разберём его ошибки.

***

— Отец!

— Я за него!

— С тобой всё в порядке?

— Ты в каком смысле? — озадачился я, глядя на ворвавшуюся в кабинет дочь.

— Говорят, тебя чуть не побил Эдуард?

— Серьёзно? Так и говорят?

— Ну. Рассказывают, что он молотил тебя как грушу.

— А что он оказался в нокауте, не рассказывают?

— Говорят, тебе повезло. Ты что, отец, стареешь, что ли?

— Дочь моя, я определённо не молодею, но в данном случае это совершенно ни при чём. Я выиграл бой, не особенно напрягаясь. Эдик лучше, чем можно по нему предположить, но недостаточно хорош, чтобы побить меня.

— Ну что же, значит, твой бой получил плохую прессу.

— Плевать. С учениками мы его разобрали, и они больше так не думают. Не могу же я собрать всех и заявить: «Он не мог меня побить, некоторые ситуации не таковы, как выглядят». Это будет совсем уж глупо.

— Не знаю, пап, но он, даже проиграв, набрал очки. К нему теперь относятся иначе. Твоя личная харизма слишком завязана на твою непобедимость.

— Так я и не проиграл.

— Нет, но все, кроме твоих учеников в рукомашествах, братика и Клюси, уверены, что ты был как никогда близок к проигрышу. И в следующий раз можешь проиграть.

— Даже если и так… Ну и что? Никто не выигрывал все бои. Так не бывает.

— Это неважно, потому что их мир всё равно рухнет. Я уже говорила «а я тебе говорила»? Так вот, говорю — я тебе говорила! Эдуард прав — здесь всё слишком завязано на тебя, папа. Это неправильно. Любая твоя ошибка, прокол, провал станет катастрофой рухнувшего авторитета. С одной стороны, они простят тебе что угодно, с другой — не простят ничего.

— Это один из твоих любимых психологических парадоксов, дочь? Я что-то не очень понял его смысл.

— Они верят в тебя, как в бога. Бог может быть жесток или добр, несправедлив или благ, но он не может быть слаб. А ты не бог, пап. Твои силы не беспредельны, и ты можешь ошибиться. «Акела промахнулся», помнишь? Неправильно то, что все их надежды — в тебе, а не в них самих. Ты слишком на их стороне, слишком для них, слишком много места занял в их жизни.

— Должен же кто-то быть за них, когда все остальные против? Они имеют право рассчитывать на меня.

— Они должны рассчитывать на тебя как на директора, а не как на карманного дракона Злого Аспида, который обвил их гнездо бронированным туловищем и готов сожрать любого, кто неосторожно посмотрит в их сторону. Как на старшего товарища, как на педагога, как на ответственного взрослого. Как на друга даже, чёрт с ним — как на замещающую отцовскую фигуру. Но не как на высшую силу. Понимаешь?

— Понимаю. Наверное. Но не знаю, что с этим делать. Я такой, какой есть и делаю то, что могу. Я не педагог, не психолог, я вообще не очень умный. Я попал сюда случайно и делаю, что могу и как умею. Желающие мне помогать как-то не стоят в очереди!

— Прости, пап, не заводись.

— А я завожусь?

— Немного. Я тебя ни в чём не обвиняю, я просто показываю проблему.

— Отлично… Ещё один человек, который считает, что я хреновый директор, занимающий чужое место! И это моя собственная дочь!

— Ну вот, — расстроилась Настя, — опять на ровном месте поругались. Ничего такого я не считаю, но ты сейчас явно не в настроении меня выслушать.

На её плече проявилась грустная картинка.

— Извини, я что-то завёлся. Люблю тебя.