Время колокольчиков

Еще летом 1987-го года рокеры были очарованы тем, что НАУТИЛУС, проводив в армию Потапкина, отказался заменять его на сцене другим барабанщиком. И выступал с ритм-машиной, на которую были записаны «потапкинские» ударные. Теперь они без сантиментов расстались со звукорежиссером А. Макаровым (как героиня пушкинской сказки уволила старика, недостойного ее нового царского звания) и решили заново переписать «Разлуку» на самой лучшей в стране «пугачевской» студии, которой распоряжался Кальянов. Результат получился исключительный. Лучшие композиции были на высочайшем техническом уровне похоронены чуждыми по духу дискотечными аранжировками. Привыкшие штамповать попевки ни о чем, профессионалы оказались не в состоянии работать с осмысленным репертуаром. Они были профессионалами другой профессии. Но кем и какой профессии оказались музыканты, которые выпустили это в свет? И все-таки вхождение НАУТИЛУСА в болото получилось совсем не таким гладким. Коэффициент их трения далеко не равнялся нулю. Здесь сама природа искусства сопротивлялась использованию его не по назначению, как стихи Есенина сопротивляются исполнению их Малининым. Отсюда апатия на сцене, творческая стагнация и непрекращающиеся конфликты и «перетасовки» состава, которые становятся едва ли не единственными новостями из жизни НАУТИЛУСА. Чувствуя, что «в игре наверняка что-то не так», каждый находил виновника в соседе по сцене. Умецкого заменил Алавацкий: он был уместен здесь, как Рауткин в райкоме. Тогда в качестве спасителя пришел с Урала сильный человек Егор Белкин. Его свергли за диктаторские замашки. После чего вернулся Дмитрий Умецкий, у которого не было диктаторских замашек. Он просто разогнал всю cpsoos (в том числе несчастного Хоменко, которого дружно обвиняли, что это именно он-де тянет НАУТИЛУС в эстраду, поскольку играл в ресторане) и увез Бутусова из «разлагающей» Москвы в Ленинград. Прекратились филармонические гастроли и, кажется, началась работа — над фильмом, сценарий которого обещал нечто достойное «Разлуки». Доброжелатели НАУТИЛУСА возлагали на с виду хипующего и, по слухам, бессребренника Умецкого большие надежды, не зная, что правой рукой он уже связывает группу кабальным договором с комсомольской фирмой под интеллигентным названием «Эврика». Впрочем, я забегаю вперед. Дело не в частностях, не в Пугачевой, которая заботилась о НАУТИЛУСЕ, и не в Намине, который так же заботился о БРИГАДЕ С и КАЛИНОВОМ МОСТЕ, потому что судьбы других групп, не пересекаясь с Пугачевой и Наминым, складывались в похожие вензеля.

«Неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их, — писал еще В.О. Ключевский о характере русского человека. — Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом и достоинством выдержать успех»[68].

Если в 87-ом году афиша типа «Пресняков-мл. — ЧАЙ-Ф — „Мираж“» или «Пресняков-с. — НАТЕ — Белоусов» воспринималась как оскорбление, то в 88-ом становится нормой. С крушением стены, отделявшей рок от эстрады в концертном бизнесе, рушилась и аналогичная перегородка в сознании молодой аудитории, которая не имела подпольного опыта. Согласитесь, трудно требовать от людей, чтобы они относились к вам лучше, чем вы сами к себе относитесь. На оправдания музыкантов: «в нашей программе, за которую мы отвечаем, не меняется ни одно слово и ни одна нота», «Урлайт» грубо, но резонно отвечал, что если часто подавать даже самое изысканное блюдо с гарниром из дерьма, в конце концов на него все-таки выработается (по академику Павлову) классический условный рефлекс.

Одновременно разрушались все те несокрушимые снаружи и очень хрупкие изнутри конструкции, которые поддерживали внутреннюю структуру рок-движения: традиции, ритуалы, взаимное доверие и солидарность, причем на смену им утверждались нравы не «буржуазного Запада», а отечественных высоких начальников.

— Автобус должен быть подан к вокзалу такой-то марки, иначе мы играть не будем!

— Гостиница «Космос»? Мы в этом сарае жить не будем! (Дело не в том, что произносящему действительно кажется сараем интуристовская гостиница — на самом деле ему нужно, чтобы еще как минимум год по Москве циркулировали слухи: «Ай, Моська, знать, она сильна, что ей и „Космос“ — сарай»).