Время колоть лед

“Вы прямо тут снимали «Таинственную страсть»?” – зачем-то спрашиваю шепотом у Чулпан. “Если бы, – отвечает. – Если бы мы снимали здесь, это была бы совсем другая история”. А Иван Уминский играет уже в полную громкость – что-то испанское, забойное, пронзительное. Гости пускаются в пляс.

Когда устанут, Рост поставит на втором этаже невидимую нам пластинку. И, спускаясь на первый, мастерскую заполнит голос Фицджеральд. Это – третья перемена музыки за вечер. Начинался-то вечер с того, что Шевчук на дне рождения “Новой” затащил на сцену самых юных журналистов газеты. Обнявшись, они пели “Всё, что останется после меня”. А за ними, на экране, один за другим шли портреты погибших журналистов “Новой газеты”. И мы сначала отчаянно подпевали, а потом так же отчаянно замерли, закусив губу: неужели кого-то из ребят, стоящих сейчас рядом с Шевчуком, будет ждать та же горькая судьба, что у тех, кто позади, на экране? Неужели то, что “останется после меня”, требует жить тяжело и болезненно, наперекор и вопреки, коротко и горько?

Ни куртки, ни пальто не успели высохнуть, но крепко пропитались запахом табака. “Это особенный табак, – поучает Уминский, – из мастерской Роста!” А мы хохочем во всю московскую ночь, уверяя друг друга, что эта ночь – теперь навеки лучшая в нашей жизни. Рост тоже хохочет: “Так и Горбачёв говорил”.

Лет тридцать назад, когда Михаил Горбачёв был Президентом СССР, он действительно зашел сюда, к Росту, в компании Дмитрия Муратова. Президентскую охрану отпустили и остались сидеть втроем: Горбачёв, Муратов, Рост. Пили, как положено, вначале настойку на вишневых почках, потом – настойку на сушеных белых грибах. Слушали Эллу Фицджеральд. Всё как сегодня. Хотя в воспоминаниях Горбачёва сказано, что в тот вечер у Роста всё кончилось застольными песнями.

Мы же просто идем, шлепая промокшими ботинками по так и не схваченным льдом лужам: по Покровке к Лубянке, огибая мрачный квартал с пыточными подвалами – на Тверскую, вверх и налево, по бульварам.

“Какой вечер, – наперебой говорим мы друг другу. – Сколько воздуха!”

“Какие они свободные люди!” – вдруг говорит Нюта. “Кто?” – спрашиваем хором. “Рост, Уминский… Целое поколение. А нам – как будто перекрыли кислород. Дышать нечем”, – отвечает Нюта. И за ней приходит такси. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА

ГОРДЕЕВА: Ты чувствуешь себя свободным человеком?

ХАМАТОВА: Сейчас – да. Мы идем ночью из прекрасного места, где всё напитано свободой, где невозможно быть несвободным, по улицам, где никого нет. Идем домой. Там нас ждут и любят. Наверное, это – свобода? Я не верю, что связь между поколениями где-то прерывается. Мне кажется, что свободные люди остаются свободными. В любых обстоятельствах. У поколения, откуда родом Рост, было побольше нашего красных флажков. И значительно меньше реальных возможностей что-то изменить. В этом смысле та прививка свободы, которую мы получили в юности, уже необратима. Наша неспособность жить с заклеенным ртом – неубиваема. И это мы передадим своим детям. И это я уже вижу в наших больничных детях, которые, конечно, получились невероятными: ценящими жизнь, берегущими ее, бесстрашными и свободными.

ГОРДЕЕВА: А ты – бесстрашная? Свободная?

ХАМАТОВА: Сегодня мне кажется, что да. Но я знаю, из каких условностей и компромиссов состоит и моя жизнь, и жизнь фонда. То, что мы сейчас налаживаем работу и ремонтируем огромное отделение в Екатеринбурге, а потом будем делать то же самое в Красноярске, то, что мы запускаем огромные региональные программы, то, что фонд существует в том виде, в каком был придуман, только стал в тысячу раз больше, – это связывает нам руки, но и открывает горизонты. Конечно, я понимаю, что многое из этого не стало бы возможным, если бы мы не сумели сохранить отношения с властью, – и это несвобода. Но я точно знаю, что не власть развивает эти программы и даже не наши с ней отношения. Программы движет и осуществляет энергия настоящих врачей, которым мы помогаем, безусловно, но в основе всего – их энергия и стремление лечить детей всё лучше, спасать как можно больше, используя все доступные средства для их спасения. И это – уже свобода. Знаешь, я недавно была на большой презентации, которую наши врачи проводили для инвесторов научных программ клиники имени Димы Рогачёва. Я была потрясена тем, на какой уровень мы вышли. Несколько лет назад фонд вложил немалые деньги в новую клеточную технологию лечения детского рака, когда у самого пациента забирают злокачественные клетки и их, если так можно выразиться, перевоспитывают и возвращают пациенту. А эти клетки “перевоспитывают” другие плохие. И профессор Михаил Масчан рассказывал, что уже есть пациенты, которых удалось вылечить благодаря этой технологии. И я про себя думаю, что это, в том числе благодаря нам, фонду, тому, что мы несколько лет назад вложили деньги в эту, тогда самую передовую и не всем из нас до конца понятную технологию. Но Миша был убедителен. И вот ведь – получается.