Время красного дракона

— Женщины ко мне относятся хорошо, не жалуюсь. Познакомился я как-то в НКВД с московской скульптуршей — Мухиной. Она мне дала сто рублей. Прекрасная женщина!

— А других знакомых женщин у вас нет?

— Есть одна: Партина Ухватова. Но она психически больна. Мне неудобно с ней общаться. Что скажет народ? Ленин якшается с дурочкой. Нет, это подорвет мой авторитет.

— Я бы не сказала, что Партина Ухватова психически больна.

— Что вы миленькая?! Она страдает политической маниакальностью. Да, пришла ко мне, понимаете ночью, тайно, укутав лицо платком. Мол, меня взамуж все равно никто не возьмет по причине страхолюдной физиономии. А я, мол, хочу иметь ребеночка. А раз уж ребеночка, то не простого, а похожего на Ленина! Так и сказала: «Я мечтаю родить Лениненка». Какой ужас, мадмуазель! Какая пошлость! Политическая маниакальность — и никакого достоинства. За кого она меня принимает? А вы-то хоть знаете, кто я?

— Вы Владимир Ильич Ленин. Вас все знают.

— Народ ко мне относится хорошо?

— Люди вас жалеют. Люди все понимают.

— Жалость я не принимаю, мадмуазель. Но прекрасно, что люди все понимают! Мне было так приятно с вами побеседовать. В следующий раз к вашему приходу я намажу свою галошу вазелином. Я заметил, что она вам понравилась. Целую вашу ручку, до свиданья!

После отправки Эсера и Коровина в горы в землянку к Ленину пришла угловатая, тонконогая девочка. Владимир Ильич усадил ее на ящик из-под макарон:

— Как вас зовут? Вы по какому вопросу ко мне?

— Я Груня Ермошкина. Пришла по сугубо личному вопросу.

— По личным вопросам я принимаю в понедельник, с пяти вечера до семи. Так что — извините!

— Но у меня вопрос не совсем личный.

— Хорошо, я слушаю вас.

— Как мне найти Григория Коровина?

— Миленькая, Коровин перешел на нелегальное положение. Вам известен пароль для конспиративной встречи?

— Какой пароль?

— Ах, вы ничего не знаете о пароле? А как вы попали ко мне? Кто дал вам адрес моей конспиративной квартиры?

— Гераська, братишка мой.

— И по какому вопросу вам необходимо встретиться с Коровиным?

— Я люблю его.

— Но вы же еще совсем ребенок, девочка... Вам, по-моему, нет и пятнадцати лет. Вам надо еще — учиться, учиться и учиться!

Груня Ермошкина действительно была давно влюблена в Гришу Коровина, но Владимир Ильич выставил девочку за порог землянки. Ленин шел по утреннему городу, вспоминая о Верочке Телегиной, о Груне Ермошкиной, прижимая к груди газетный кулек с едой, добытой так удачливо на помойке. Проходя мимо горкома партии, он плюнул некультурно в его сторону. На площади Заводоуправления вождь мирового пролетариата остановился у памятника. На постаменте возвышался Иосиф Виссарионович Сталин.

— Здравствуй, Иосиф, — сказал с ехидством Ленин.

— Здравствуйте, Владимир Ильич, — ответил бронзовый истукан.

— Стоишь?

— Стою.

— Крепко держишься?

— Пока не шатаюсь.

— Ты же, нахал, мое место занял.

— Каждый в этой жизни на своем месте. Вас мы не обижаем, Владимир Ильич. Возле каждой помойки ваш памятник или бюст.

— Слазь, Иосиф, я морду тебе набью.

— Ми, руськие, только это и умеем делать.

— Иосиф, ты преступник.

— Идите, Владимир Ильич, в свой мавзолей и лежите там смирно. Иначе привлечем к ответственности за бродяжничество.

— Почему ты, Иосиф, уничтожил цвет партии, моих соратников?

— Они могли сместить меня, расколоть партию, посеять смуту в стране.

— Но ты, Иосиф, уничтожаешь народ.

— Что вы имеете в виду, Владимир Ильич? Согласно марксизму и вашему учению у нас ко всем явлениям — классовый подход. Какой же класс пострадал больше всего?

— Крестьянство, Иосиф.

— Вы, Владимир Ильич, всегда ненавидели крестьян. Вспомним ваши слова: «Мы стояли, стоим и будем стоять в прямой гражданской войне с кулаками». Том-38, страница-145.

— Иосиф, в России было 24,5 миллиона крестьянских хозяйств. Из них 15 миллионов — середняцких, 8,5 — бедняцких. И всего один миллион — кулацких. А ты репрессировал, раскулачил, расстрелял, загнал в тюрьмы и переселил 10 миллионов. Ты же разорил и оставил без хлеба всю страну. Поголовье скота упало катастрофически!

— У нас были ошибки, перегибы, головокружение от успехов. Но ошибки ми по мере возможности исправляем. Государство наше монолитно.

— Какой ценой, Иосиф? И единство на штыках — шатко!

— Ми идем по пути, который указали ви, Владимир Ильич.

— Не кощунствуй, Иосиф. Не лги!

— Ви, Владимир Ильич, тоже не либеральничали. Расстреляли царскую семью, уничтожили священников, философов, наиболее талантливых писателей, более миллиона казаков, ну и, разумеется, дворян, офицерский корпус, оппозиционные партии. А жертвы гражданской войны? А массовые расстрелы по вашему указанию при рабочих и крестьянских волнениях? Если хорошо поскрести, Владимир Ильич, то и на вашей совести окажется около двенадцати миллионов смертей.

— Иосиф, революции не подсудны! И тогда было сложное время, царила неразбериха. Мы вытаскивали страну из хаоса. Мы экспериментировали, не знали, как управлять государством. Но у нас был и нэп, начало процветания.

— Не занимайтесь демагогией, Владимир Ильич. Ви всегда были демагогом. А сейчас ви — больной человек.