Время красного дракона

Да, у лейтенанта Рудакова, которому помогал сержант Комаров и красноармеец, дело двигалось плохо. Встали безропотно к шурфу, понимая бесполезность сопротивления, только Голубицкий, Калмыков и Макаров. Фарида взбунтовалась, не согласилась на выстрел в затылок.

— Стреляйте в лицо! — повернулась она к Рудакову, обжигая его гордым и презрительным взглядом.

— Срежь эту башкирку засраную, — попросил Комаров красноармейца.

— А в стакан пляснете? Награда будя?

— Стреляй, нальем! Ты у нас — молодец!

Красноармеец опрокинул Фариду в шахту выстрелом с пяти шагов. Она и падала, будто хотела взлететь: взмахнула руками, подняла лицо к небу, скатывалась в провал замедленно, как по дуге. Последние слова священника Никодима услышал и Телегин:

— Господи, прости их! Не ведают, что творят!

Святой отец тоже принял пулю, не отворачиваясь от палачей. Рудаков выстрелил ему в лоб. В живых после ликвидации Никодима остались только Штырцкобер и Ленин. Телегин предложил Рудакову:

— Давай поставим их вместе.

— Волоки своего Ленина к моей шахте, — согласился Рудаков.

— Вставай! — поднял с травы штыком красноармеец и Штырцкобера.

Портной Штырцкобер не был евреем цивилизованного мира, он не был и евреем-прохиндеем, человеком без родины. Еврей-прохиндей продаст любого друга за десять тысяч, за сто тысяч — любую страну, а за миллион доберется босиком до северного полюса, хотя бы в желудке белого медведя. Штырцкобер не лез в политику, как Гейнеман, не рвался к высотам культуры и науки, не стремился к большой наживе. Он просто хотел жить спокойно, чтобы его не замечали. Как закройщик и портной он зарабатывал прилично, приносил людям радость. Вся семья его погибла во время погромов. Штырцкобера спас от смерти батька Махно, который бить евреев своим хлопцам не позволял. Около года пробыл Штырцкобер у махновцев, но сбежал от них вовремя. Однако от судьбы не уйдешь...

Нищий Ленин и Штырцкобер встали рядом, лицом к тем, кто исполнял неправедный приговор.

— У меня обойма пустая, расхлопайте их сами, — присел на ковыльный бугорок Антон Телегин.

— Вы знаете, товарищи, кто я? — прищурился Ленин.

— Знаем, Владимир Ильич, — взвел курок револьвера лейтенант Рудаков.

— И вы будете стрелять в Ленина?

— С большим удовольствием, даже с наслаждением.

— А вы не думаете, что народ возмутится, поднимется на мою защиту?

— Для народа вы лежите в мавзолее.

— Какая чепуха! Разве вы не видите, что я живой? В мавзолее лежит двойник, муляж! Даю честное слово — я не умирал! Меня отстранили от управления партией, страной, пытались отравить, уничтожить. Мне пришлось скрываться.

— Значит, вы не бродяга, не нищий? Кто же вы?

— Я вождь мирового пролетариата!

— А рядом с вами, простите, кто стоит? Лев Давыдович Троцкий?

— Какие глупости! Разве он похож на Троцкого? Это же портной Штырцкобер. Я понимаю, что меня требуется уничтожить. Я представляю опасность для узурпатора Сталина. Но за какие грехи вы ликвидируете бедного портного?

— Владимир Ильич, мы не выносили приговор. Мы — исполнители.

— Мда, я вас понимаю. Но перед смертью я должен сделать завещание.

— Мы слушаем вас, Владимир Ильич.

— Я завещаю рабочему классу вот эту галошу, — наклонился и снял с ноги Ленин свое единственное сокровище.

— Чем знаменита эта галоша? Какую историческую ценность она представляет?

— Она большая, в эту галошу сядет вся страна.

— И поплывет узе в коммунизм, — дополнил высказывание вождя Штырцкобер.

Рудаков обернулся к Телегину:

— Разыгрывают дурачков, а сами не сдаются. И перед смертью из них лезет антисоветчина, политическое ерничество.

Штырцкобер извлек из-за пазухи чудом уцелевшую пачку денег:

— Возьмите, товарищ красноармеец. Я чувствую, они мне узе не пригодятся больше.

— Прими, — разрешил Телегин.

Красноармеец взял деньги, начал их пересчитывать.

— Ого! Тышша!

— Социализм — это учет! — снял с ноги Ленин лапоть. — Товарищи, я завещаю это крестьянству. А интеллигенции я оставляю...

Штырцкобер опять ветрел иронически:

— Интеллигенции товарищ Ленин оставляет узе свои брюки с оторванной до колена штаниной.

— Кончайте эту бодягу, — налил себе водки Телегин.

Рудаков выстрелил в Ленина дважды. Он зашатался, упал, но, цепляясь за Штырцкобера, поднялся вновь.

— Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Социализм овладел умами миллионов людей, и он не победим!

— Стреляй! — заорал Рудаков на красноармейца.

Боец решительно клацнул затвором винтовки, но выстрелить не мог. На вождя мирового пролетариата у него не поднималась рука. Штырцкобера ему было жалко. Он добрый человек — дал денег, можно теперь купить теленка. На помощь Рудакову пришел сержант Комаров. Сержант выстрелил четыре раза в упор — и по Штырцкоберу, и по Ленину. Они попятились в обнимку и рухнули в шурф, увлекая за собой комья глины и мелкие камушки. В загороди наступила звенящая тишина. Даже сорока не стрекотала, кружилась молча над Золотой горой. Высоко в небе клинились гуси-лебеди. Бабье лето одаряло березки последним теплом. И летели серебряные паутинки, цепляясь за штыки красноармейцев, за колючую проволоку ограды, за желтеющие травинки-былинки.