Время красного дракона

Коммунистов арестовывали не так уж часто. С 1934 по 1938 год было репрессировано 44 тысячи членов партии. Из них пять с половиной тысяч прошли по второй категории, т. е. избежали расстрела. Из погибающих в России от репрессий миллионов людей на долю коммунистов не падало и полупроцента! Партия уничтожала беспартийных, в основном крестьян и рабочих, чтобы позднее, через семьдесят лет возопить, будто она сама пострадала от репрессий и является «партией расстрелянных».

История человечества до большевиков не ведала таких масштабов фальсификации и подлогов, наглой лжи. Тысячи «троек» терзали и уничтожали страну. И над всей этой вакханалией смерти и разрушения возвышалась главная тройка — Сталин, Молотов и Каганович. Вячеслав Михайлович понимал, что Каганович в главной тройке — личность подставная, гениальная ширма интернационализма. Поэтому Молотов, представляя реальный образ вождя, видел в нем слияние только двух фигур — Сталина и себя. Чтобы удержаться в правящем триумвирате, Кагановичу приходи лось «быть монархистом более, чем сам король». Он выступал инициатором самых жестоких, бессмысленных расстрелов и разрушений.

Триумвират существовал грозно и могущественно. А природа, жизнь всегда порождают материальные иносказания, злые метафоры, иррациональные отражения. В 1940 году в центральной прессе появилось сообщение, что в продуктовом подвале Елисеевского магазина обнаружен «крысиный король». Крысиный король — отвратительное уродище из трех крыс, тела которых срослись в хвостовой части. Крысиный король не мог передвигаться и добывать пищу, но другие крысы кормили ужасное порождение, доставляя в нору и сыр, и колбасу, и свежие яйца, и прочую снедь. Крысиный король иногда ярился и пожирал соплеменников.

Цветь сорок вторая

— Груня, где ты взяла этот пистолет?

— Не скажу, дядь Антон.

— Дура ты, Грунька.

— Никакая не дура я. Мне диплом с отличием дали. Теперича я — медсестра.

— Груня, как попал к тебе пистолет Рудакова?

— Не пытай, дядь Антон, не выдам тайну.

— Лейтенант Рудаков у нас пропал бесследно. Понимаешь? Возможно, его убили. Номер его пистолета, естественно, известен. Оружие числится в розыске. Его надо сегодня же ночью бросить в пруд.

— Ну и бросай, дядь Антон, мне наган без надобности. Для Гришки я его взяла.

— Скажи, однако, по-дружбе, по-родственному: кто тебе дал эту штуку опасную?

— Никто мне ничо не давал.

— Неужели ты, Груня, участвовала в убийстве? Зачем тебе это?

— Не убивала я никого.

— Грунька, я тебе встрепку задам, задеру подол и по голой жопе — ремнем. Говори, где взяла оружие?

— У Манефы я его стащила. Под подушкой оно лежало.

— Груня, меня тревожит судьба твоя.

— Чем судьба моя плоха?

— То ты, Груня, сберкассу ограбишь, то у тебя вдруг появляется пистолет пропавшего работника НКВД.

— Случайно это все, дядь Антон. Я сознательная, передовая, грамота у меня от горкома комсомола.

— За ограбление сберкассы?

— Какое ограбление, дядь Антон? Я почти все деньги отдала Грише. Я поеду к нему.

— Груня, Гришка — мой друг, немножко родня. Но за ним два зверских убийства, жертвы при нападении на вагон арестантов. И в бою у Чертова пальца красноармейцы погибли. Как ни крути, для общества он бандит. Я укрыл его и Порошина на Васюганьих болотах. А попадутся они, их расстреляют. Я советую тебе забыть о Гришке.

— Не стану забывать. Гриша — моя любовь, мой суженый. И почему ты, дядь Антон, свою сестру родную Верочку посулился отправить на Васюганье, а мне — не советуешь?

— Верка — законная жена Порошину. Ей сам бог велел нести вместе с ним один тяжелый крест.

— И мне бог велел.

— Ничего тебе бог не велел.

— А ты, дядь Антон, при моем разговоре с богом не присутствовал.

— Там на Васюганье жить не можно: гнус, комары.

— Сдюжу, не побоюсь мошкары.

— И тропы тайные туда, Груня, опасны. Один неосторожный шаг — и засосет болото, трясина. Только буль-буль!

— Не пужай, дядь Антон.

— Но там, Груня, холодно, голодно. Староверы в землянках живут.

— Мы не лучше живем.

— Там, Груня, болотные люди водятся, страшилища волосатые, как лешие.

— Я сказала, что поеду, и на том разговор окончен.

— Внимание! Внимание! Говорит Магнитогорск! — задребезжал в горнице репродуктор. — Сегодня, седьмого мая, первая женщина-сталевар, депутат областного Совета Татьяна Ипполитова сварила на мартеновской печи номер один скоростную плавку за семь часов двадцать минут. Директор завода Григорий Иванович Носов поздравил сталеваршу, вручил ей букет цветов и два талона на приобретение обуви.

— Добрый вечер, — вошла в горницу Вера Телегина, держа на руках Дуняшу.

— Что нового в городе? — присел Антон на кованый медью сундук.

— Галоши дают по талонам на обувь, — сообщила Верочка.

— Новые? — спросила Груня.

— Свежие, по одной галоше на талон.

— Как Ленину?

— По нормам победившего социализма.

Антон встряхнул копной кудрей:

— Не будем смеяться над Лениным, его расстреляли. Ставь, Груня, на скатерть самогон. Выпьем по чарке, помянем Гераську и Ленина, Ахмета и поэта Васю Макарова, Калмыкова и отца Никодима. Хорошие были люди. Я не мог им помочь, от меня ничего не зависело.