Время красного дракона

— Внимание, товарищи! Начнем работу. Мы уже посовещались в горкоме партии. Выражая нашу коллективную оценку, выступит председатель комиссии товарищ Коробов. Пожалуйста, Павел Иванович.

Директор завода подошел к фигуре доменщика:

— Что это такое, товарищи? У него не лицо, а рыло разбойника. Такой харей токмо японцев пужать... Неуважение к рабочему классу.

Жулешкова выпрямилась хищно, переглянулась с Олимповой. Попик перешепнулся о чем-то с Мартышкой-Лещинской. Татьяничева выронила из рук синий карандашик. Берман заполнил паузу:

— Спокойно, товарищи!

— Очень интересно! — тонко иронизировал Функ. Коробов продолжил тираду:

— А вот этот сталевар, посмотрите на него. Почему он обнажен по пояс? Стоит с мартеновской кочергой в руках без рубахи, без спецовки. Это же чушь! Такой сталеплавильщик сразу обгорит, получит ожоги, попадет в больницу. А кто держит в руках «Историю ВКП(б)»? Какая-то тонкошеяя ушастая обезьяна.

При этих словах побледнел и покачнулся полуобморочно заведующий вошебойкой имени Розы Люксембург — Шмель. Оскорбительный выпад директора завода против скульптуры он принял на свой счет. Коробов не заметил этого, подошел к центру композиции:

— Девочка вот маленькая за юбку мамы держится. Хорошая девочка. Но какое она имеет отношение к теме рабочего класса? А прототипная мама этой девочки сидит в тюрьме, о чем известно всему народу. И другие тут — враги народа, вредители...

Коробов замолчал, засопел. Начальник НКВД Придорогин встал рядом с ним:

— Да, товарищи! Только что, прямо на рабочих местах, арестованы как враги народа — сталевар Коровин, инструктор соцсоревнования Калмыков, гражданин Бродягин, именуемый Трубочистом, и многие другие. Прокурор Соронин присутствует здесь, может подтвердить.

В дверях мастерской появился сержант Калганов:

— Гражданка Коровина, прошу на выход.

Леночка стояла, не двигаясь, не понимая, что происходит, смотрела на свою преподавательницу института Жулешкову, будто ожидала от нее сочувствия и защиты. Жулешкова демонстративно отвернулась от Леночки, заговорила о чем-то с Лещинской. Разенков и Попик вывели Лену Коровину из мастерской, передав ее сержанту Калганову.

— Есть предложение продолжить обсуждение скульптур Мухиной, — сказал секретарь горкома партии. — Кто желает выступить?

Всплеснулась белая, музыкальная рука Жулешковой:

— Я скажу несколько слов. Концепция композиции ортодоксальна. Но обострите внимание на Трубочисте. Партина Ухватова обратила свой взгляд на буржуазность шляпы. Подход к искусству в данном случае упрощенный. Не в шляпе дело. Суть в женской голове, которую он держит на ладони. Это не голова, а декадентская бомба под социалистический реализм.

Татьяничева и доктор Функ пытались вступить в полемику, но секретарь горкома партии не дал им выступить:

— Поступило предложение прекратить прения и уничтожить гипсовую лепню немедленно, разбить кувалдами. Кто — за? Кто — против? Против два голоса.

Берман взял кувалду из рук подсобника Разенкова и шагнул к фигуре Трубочиста. Он помедлил чуточку, раздумывая — в какое место ударить. Низкорослый, толстенький, короткорукий — он бы не дотянулся до шляпы-цилиндра. Трубочист был высок, протягивал Берману ладонь с головой Веры. Функ подумал, что кувалда стукнет в первую очередь по девочке. Доктор быстро и проворно подскочил к приговоренной к разрушению гипсовой композиции, схватил ребенка, оторвав его от фанерного постамента.

— Пусть возьмет, — разрешительно махнул рукой Коробов.

Функ отошел, держа на руках гипсовую Дуню-колдунью. Мартышка-Лещинская размышляла вслух:

— У горкомовской буфетчицы ведь нет никакой дочки. Она выдумана.

Секретарь горкома партии взмахнул кувалдой коротко, от своего лба, ударил по голове Веры. Коробов вышел из мастерской, бросив своим помощникам:

— Скульпторшу из гостиницы выгнать, она нам больше не нужна.

А в мастерской кричали, толкались. Многим хотелось ухватить кувалду, ударить по какой-нибудь скульптуре. Наиболее неистовыми разрушительницами оказались Партина Ухватова, Жулешкова, Лещинская. Они раскрошили гипсовую Фроську на мелкие куски, топтали ее ногами, не жалея туфли. Прокурор Соронин и Придорогин до таких страстей не опускались. Они переглядывались, наслаждаясь патриотическим буйством провинциальной интеллигенции.

Вера Игнатьевна Мухина сидела в это время в мастерской на низком березовом чурбаке с закрытыми глазами, обхватив голову руками. Дикая фантасмагория казалась ей каким-то ужасным сном, бесовством. Она ждала, когда Берман подойдет к ней и ударит кувалдой. Придорогин начал выпроваживать членов комиссии и посетителей:

— Прошу всех покинуть помещение. Останутся для составления протокола только Шмель, Разенков и Ухватова.

Когда лишние разошлись, в мастерской появился лейтенант Бурдин:

— Извините, Вера Игнатьевна, но мы должны произвести обыск. Вы не обижайтесь. Обыск — для формальности.