Время Красной Струны

— Не-е ещё, — выдавил я хриплым от волнения голосом. Руки покрывал липкий пот, выступивший перед тем, как я должен был нажать Красную Кнопку. Ну не смог я, не смог. Верю, что каждый из вас без зазрения совести вдавил бы свой палец в пластмассовую гладь. Но это вы. А я не такой, вот и всё.

Меня окружала влажная мгла. Только голос, как луч надежды, не давал мне испугаться по-настоящему.

— Если отказываешься от билета, который не знаешь, — ласковый голос слышался из пустоты неподалёку, — тебе просто дают второй. Но снижают оценку, как бы прекрасно ты не ответил. Готов, чтобы тебе срезали баллы?

— Готов, — слово вылетело мгновенно. Я ко многому был готов, только бы не возвращаться в мир, где продолжают жить три бабушки-старушки, три колдуньи, отдалившиеся от дел, века назад простившие и прощённые. И я, как ненароком залетевшая пуля, рикошетом бьющая в кого попало.

— Тогда иди, — разрешили мне.

И всё! И никаких больше инструкций, никаких указаний. Интересно, на что мне придётся нажать теперь?

Однако, первым делом следовало разобраться, где я нахожусь. Когда глаза привыкли к темноте, я убедился, что лампочка, освещавшая дверь, мерцает сквозь бледный пар далеко справа. Вторая, обозначавшая лестницу, нашлась почти за моей спиной. Ну хорошо, а где остальные? Где Колька Сухой Паёк? Где Говоровская? Где, в конце концов, наша распрекрасная Элиньяк? Ну ладно, от Кольки-бояки можно ожидать поступка и посквернее. Но об Эрике я думал лучше. Да и Инна, если уж ей взбрело в голову бегать за мной, могла бы и подождать. Конечно, командир исчез, и все врассыпную бросились наверх, как это сделал Сухпай в наш первый заход. Ведь так?

Я злился специально, чтобы не бояться. Чтобы отогнать от себя склизкие мысли, что являюсь единственным выжившим после нападения чешуйчатых кошек. Но кошки ведь бросились за мной. Все до единой. И произошло это…

… Как раз после того, как я сам приказал остальным отступать!

Оставалось два варианта. В первом я по-геройски распахивал дверь, пробирался к Красной Струне в гордом одиночестве и получал Нобелевскую премию мира, как Горбачёв. Впрочем, с таким же успехом я мог получить шикарнейший венок на собственную могилу. Если, конечно, найдутся добрые люди, которые вытащат моё тело и похоронят где-нибудь с храбрыми танкистами из задушевных песен.

В одиночку двери открываются слишком большой ценой.

Поэтому я решил поступить иначе и медленно побрёл к лестнице. Предварительно мои глаза ощупали каждый подозрительный бугорок из тех, что я мог разглядеть. Никаких следов чешуйчатых кошек не обнаружилось.

— Что слепошарые, будете знать, как со мной связываться, — гордо пробормотал я вполголоса и зашагал быстрее.

На лестнице я притормозил. Я не должен выбегать из подвала, будто за мной несётся Змей Горыныч о двенадцати головах. Мне следовало выйти солидно, не торопясь, будто все великие дела уже сделаны, и серые гномы вот-вот притащат лавровый венок, точно подогнанный под размеры моей головы.

Когда я преодолевал последний пролёт, то услышал, как возле входной двери притормозила машина. «Скорую помощь вызвали, — мелькнуло в голове с радостным испугом. — Во дают люди!»

Мне представилась картинка, как из белой ГАЗели вылетают два могучих санитара, швыряют меня на носилки и радостно затаскивают в кузов, пахнущий тысячью пролитых медикаментов. Поэтому я, прежде чем выйти, осторожно выглянул, прижавшись к холодному дереву косяка.

Ага, разбежался! Будут тебе вызывать скорую, две скорые, десять, сорок, пятьсот восемьдесят семь скорых по твою душу. Шагах в десяти стояла старенькая машина, по контурам напоминавшая четыреста двенадцатый «Москвичонок». Присмотреться тщательнее не давало почти полное отсутствие света. Кто-то, уже вылезший из машины, протягивал другому, ещё сидящему, несколько раскрытых веером бумажек. Вероятно, зелёные прямоугольнички десяток. Хлопнула дверца. Фыркнул мотор. И под весёлое урчание «Москвичонок» канул в промозглую темноту ночи.

Оставшийся зябко пожал плечами и направился к двери, ведущей в подвал. Вернее, направилась. Тёмная юбка до колен негромко хлопала по ногам, обутым в высокие сапоги. Я тихонько отполз в тьму простенка, искренне надеясь, что кто бы ни пробирался в подвал, он (вернее она) пройдёт мимо, не заметив мою, сжавшуюся от мрачных предчувствий персону. Уши вслушивались в цоканье каблуков. Вдруг звуки исчезли, словно таинственная незнакомка передумала спускаться в подвал и зашагала в небеса по невидимым нормальным людям ступеням. Вот она проходит мимо второго этажа. Вот попутно легонько касается карниза крыши. А вот и облака уже под её ногами. Небеса совсем близко, если по ночам не спишь, а охотишься за Красной Струной.

Но куда же она делась на самом-то деле?

Я никак не решался выглянуть, лишь вслушивался в тревожную тишину.