Время культурного бешенства

Песик лает, ветер носит.
Смерть придет всем элементам.
Смерть инертным импотентам,
Газам, жидкостям, кристаллам,
Трансурановым металлам.
Смерть придуркам бесполезным,
Смерть всем тварям не-железным!

Сперматозоид. Если ты устроишь конец света, железо тоже не уцелеет!

Ядро. А на это Высший Железный Разум велел сказать: посмотрим!

Сперматозоид. Не сомневайся. В черной дыре гибнет все! Что ты на это скажешь?

Ядро. Скажу по-простому, по-железному: ну и хер с ним! В этом и состоит величие идеи!

Сперматозоид. Нет, так не пойдет. Лучше повременим. Зачем тебе трудиться, если Вселенная и так сжимается? Давай заключим мирный договор.

Ядро. С удовольствием. Я люблю подписывать договоры. Какой именно договор ты хочешь?

Сперматозоид. Договор о ненападении. Ты не трогаешь нас и нашу Вселенную, а Вселенная и мы — тебя.

Ядро. Отличный договор! Я согласен. Решено и подписано. Ты доволен?

Сперматозоид. Совершенно доволен.

Ядро. Вот и славно. Остался пустяк. Я ведь обещал показать чувство юмора. Тебе известно, что во всяком договоре бывают секретные приложения?

Сперматозоид. Какие такие приложения?

Ядро. Разнообразные. Наше с тобой — самое простое и надежное. (Подкатывается к сперматозоиду и размазывает его по броне.)

Сперматозоид (пищит из последних сил). Всех не передавите!

Занавес (с изображением «Черного квадрата»).

О ПОХОДЕ ЖЕЛЕЗА

Рассказ художника Марата К.

После первой поездки в железную зону в голове какая-то дурь осталась, как с похмелья. Но состояние эйфории крепко запомнилось — необычный приход, какого не бывает ни от курева, ни от алкоголя. Я тогда пару картин написал, не похожих на то, что делал раньше. И скоро понял, меня туда тянет. В общем, мы с Колькой в эту зону еще не раз ездили и свой кайф неизменно ловили. Освоились там, географию изучили, и нам стало казаться, что можем обойтись и без сталкера. Но именно от этого сталкер нас и предостерегал. Говорит, люди без сталкеров там иногда исчезают совершенно бесследно. А со сталкерами — нет. Кто знает? Может, цену себе набивает, но мы рисковать не стали.

Да, жаркое было лето. Как раз тогда Виконт с настоящей зоны вернулся. Вот его бы железная зона о-го-го как заинтересовала, да ему тогда было не до экскурсий.

Колька, он — вдумчивый, матмех как-никак кончал. И вот принялся он в зоне эксперименты ставить. Сталкер ворчал, что не надо, железо этого, мол, не любит. Но Колька за словом в карман не лезет, я, говорит, провожу пассивные наблюдения без вмешательства в их состояния, оттого они этого заметить не могут. А сталкер стоит на своем — могут. Кто из них прав, не знаю, но факт, что из-за Колькиных наблюдений они, в смысле танки, нам ничего не сделали.

Вообще-то, Колькины опыты были для железяк абсолютно безобидными. Он хотел выяснить, все ли машины движутся, куда и с какой скоростью. Просто расчерчивал перед ними палочкой землю по дециметрам и засекал время. Выходило, что танк или пушка может стоять на месте, а может перемещаться, и максимальная скорость — около метра в минуту. Могут давать задний ход, если такое ползанье считать ходом, а вот вбок — не ездят, не умеют или не хотят. Поворот на месте на девяносто градусов длится минут пять-семь. Направление движения — разное, но основные тенденции — либо к вершинам холмов, либо в сторону смотровой башни Русского музея, которая с «Черным квадратом» на фасаде. Потому они вокруг нее и стоят рядами.

Далее Колька стал раскладывать щепочки на колесах и гусеницах. Получилось, что у одних колеса вращаются и гусеницы работают как положено, хотя и медленно, а другие ползут монолитом, словно скульптура.

Поначалу казалось, они двигаются бесшумно, так вот ведь — нет. Если послушать подольше, время от времени то лязгнет гусеница, то заскрипит или заурчит что-то. А потом Колька так навострился, что мог сразу сказать, неподвижен танк или нет. Оказалось, те, что ползут, издают тонкий-тонкий звон, очень тихий, так что надо прислушиваться. А евонная поэтесса, Ева, твердила, что этот звон — не что иное, как песни железа, и бралась их расшифровывать. Но она — баба чокнутая.

Постепенно в Кольке пробудился дух исследователя нешуточный. Нашел он своего кореша по универу, Архимеда, — на физфаке тот считался продвинутым. А теперь он в Институте теоретической физики, и видать, опять же продвинутый, потому как в этой высоколобой шарашке кликуху «Архимед» сохранил.