Стала думать, есть ли в России такое произведение, где жизнь героев проходит на фоне сковывающих, мешающих человеку форм жизни?
В голову пришла только пьеса «Гроза» с ее городом Калиновом, стоящим на Волге и утопающим в садах. «А что слез за этими заборами, невидимых и неслышимых»; – говорит о Калинове самоучка Кулигин. Запреты и суеверия, общепринятый косный порядок мешают Катерине жить «по своей воле».
А ведь и вправду, есть у нее сходство с героиней Катрин Денев. Вот тут я и скажу, что актриса признавалась, что, если в «Дневной красавице» ей не нравилось сниматься, то Тристана – ее любимая роль. Стала бы она это говорить, если бы видела в героине «циничного монстра»? Понятно, что ангелькая внешность Катрин могла спровоцировать режиссера поручить ей сыграть «дьяволицу», чтобы было как у Лермонтова: «Прекрасна, как ангел небесный,/Как демон, коварна и зла». Но мне представляется, что Тристана – это не тот случай.
Вот еще два символических момента, с нею связанных, и важных для понимания картины.
В начале фильма девушка и ее опекун показаны в церкви. Она подходит к лежащей каменной статуе кардинала в тиаре и близко-близко наклоняет к нему лицо, почти целует. Страшный кадр, ибо страшен этот каменный истукан, холодный старик, в соседстве с юной красавицей. Но следом за этой сценой Дон Лопе «совращает» девушку, и мы как бы присутствуем при «оживлении» символа, превращении его в реальность.
Или кадр, который в фильме повторяется дважды и явно имеет особое символическое значение.
Тристана поднимается на колокольню – и на месте языка колокола видит голову дона Лопе, раскачивающуюся под рукой звонаря. Сон или явь?
И что в этой голове? Не воплотилось ли в ней для Тристаны все то страшное, дикое и неестественное, что было в ее жизни?
Абдрашитов полагает, что фильм этот о свободе, и, когда ее нет во всей полноте, человек разрушается.
Я вижу иначе.
Фильм – о выборе, но выбор человека, увы, ограничен обстоятельствами. Вот юная Тристана. Обстоятельства складываются так, что она попадает в дом дона Лопе. Возненавидев опекуна-любовника она вырывается на свободу, обретает любовь, перед нею открывается жизнь. Мы не видим, чем занималась Тристана эти два года, что отсутствовала в Толедо, но она хотела работать, давать уроки музыки… Увы, обстоятельства снова поворачивают ее жизнь.
Болезнь, инвалидность, коляска… теперь она нужна только дону Лопе, нелюбимому и даже ненавистному. А в душе Тристаны еще столько порывов и желаний! Не об этом ли говорит «Революционный этюд» Шопена, который она играет на купленном для нее рояле?
Тихая и нежная Тристана выбирает для исполнения не вальс или польку, а музыку страстную, мятежную. Нет, отнюдь не о спокойствии души говорят ее метанья по коридору, когда она ходит туда-сюда на своих костылях! (для меня непостижимо, как актриса освоила эту «походку»!).
И шоковой кульминацией этой ее недораскрытости, недовольства своей судьбой, невыплеснутости страстей и желаний служит сцена с глухонемым мальчишкой, сыном служанки.
Этот паренек-инвалид с повадками дурачка, отовсюду выгоняемый, проходит через всю картину. В конце фильма он сопровождает коляску Тристаны. Когда-то, когда Тристана поднималась на колокольню, этот юнец тронул ее за колено. Она строго запретила ее касаться.
И вот одна из кульминационных сцен. Тристана одевается, приводит в порядок лицо, укладывает волосы, надевает красивый наряд – она необыкновенно хороша – и выходит на балкон, под которым стоит мальчишка. Оператор показывает, что красавица делает движение – и раскрывает платье на груди. Кадр целомудрен, мы видим только лицо Тристаны и лицо юнца. Но, бесспорно, это одна из шоковых сцен мирового кинематографа.
Могу сказать, что фильм показался мне интересным. После него я посмотрела «Скромное обаяние буржуазии» (1972), снятый Бунюэлем двумя годами позже. И опять не согласилась с критикой, называющей фильм комедией. Никакая это не комедия, да и вообще это страшно современная и актуальная картина, снятая в эстетике сюрреализма и заставляющая задуматься над вопросами жизни. А именно этого – если отвлечься от личных пристрастий – я жду от кино.
Политика и шоу-бизнес: в зеркале фильма «Нэшвилл»
В конце января поздно ночью на канале КУЛЬТУРА был показан фильм американского режиссера Роберта Олтмена (1925–2006) «Нэшвилл» (1975), который я рекомендую вам не пропустить. Впрочем, как знаете. Фильм долгий, идет 2 часа 45 минут, и я смотрела его в три приема. О потраченном времени не жалею. И это при том, что стилистика фильма поначалу сильно меня раздражала. Отдельные, не слишком связанные между собой мелкие эпизоды приклеиваются один к другому. В результате возникает некое мозаичное полотно. Есть в этом что-то клипповое, что всегда меня отвращало. Но одно дело, когда эпизоды так и остаются эпизодами, а другое – когда они начинают играть на общем фоне и в самом конце возникает эффект цельности.
Барбара Джин – Рони Блэкли