Время льда и огня

Сейчас я прекрасно представлял себе гигантскую, все еще не проявленную, скрытую мощь южан, уникальные возможности спутника и сравнительную недоступность, а значит, и безопасность ночников. И что значила для них Рассветная зона? Всего лишь косная сонная ферма, снабжающая пропитанием всех вокруг (кроме разве что Галакси)… Обеспечивающая свою безопасность полным нейтралитетом и хронической готовностью всем услужить… И вот теперь у меня стали возникать сомнения — а так ли выгодно нам заполучить этот пульсирующий кристалл в паутинках из серебряных проводников, не навлечет ли он на наш мирный край все громы и молнии? Полковник наверняка тоже думал об этом, и я решил поговорить с ним на эту тему, лишь только представится случай.

Но случай все не представлялся: старый Ковальски надолго засел в округе, то ли формируя там ополчение, то ли ведя военный совет, а я тем временем наслаждался покоем — в полном смысле этого слова. Я будто оставил за собою целый лабиринт мышеловок, проскочил сквозь него без ущерба и теперь имел полное право расслабиться, отдохнуть совершенно безоблачно. Хотя нет, одна ловушка сработала, ухватила меня и держала, причиняя каждодневно тупую боль. Ловушка звалась Норма. Не помогло даже свидание с подружкой Зи, для которой я теперь стал чуть ли не Одиссеем, вернувшимся ради нее в родную Итаку, хуже того — это свидание показало, что Норму нельзя заменить другой, не получается, да и все тут.

В отсутствие отца я по мере сил впрягся в хозяйство, вник в бесконечные сеянья-боронования, обследовал пристально подворье, амбары, хлева, каретные и кладовые. Все содержалось в полном порядке. Имение даже обликом слегка напоминало своего хозяина — ни соринки на току, ни сломанного деревца в нашей рощице, где еще стоял добротный шалаш, когда-то бывший нашим с Зи уютным гнездышком. Теперь он пустовал.

Я отмахивал целые мили верхом на своем жеребчике, который, надо признать, совсем от меня отвык; упивался знакомыми пейзажами, каковые всегда в грош не ставил; изредка разминался в спортклубе, где почти не чувствовался тот холодок отдаления, что стал проявляться с первых дней моего пребывания дома. Видимо, это неизбежно, если человек отбывает обычным парнем по имени Петр, а появляется снова — уже местным Магелланом. Так шли мои дни.

Однажды под вечер мы с тетушкой Эммой сидели в гостиной, коротая время перед сном. Полковник отсутствовал, как обычно; была непогода, пасмурно, на кровле ветер стучал оторвавшейся доской, — словом, именно в такое время лучше всего чувствуешь себя дома — с пещерных времен и до наших дней. Тетушка Эмма перебирала свои фолианты, я смотрел какой-то местный репортаж (сегодня крепкие парни из округа Рысь встречаются в ответном матче с ребятами из Тромпы!), когда тетушка вдруг отложила очередной альбом и завела разговор:

— Петр, я слышала, ты присутствовал при оживлении Роберта… доктора Бюлова, я имею в виду.

Полковник ей рассказал, значит. Мне было бы труднее.

— Да, тетушка. Все окончилось неудачно.

— Я знаю. Было бы хуже, если бы оживление произошло…

— Почему, тетя?

— Я его уже раз хоронила, сопровождала в этот мортуарий. Хватит.

Помолчали. Снаружи застучал дождик.

— Да, а как он… выглядел?

Вот уж чисто женский вопрос.

— Тетушка, он выглядел, наверное, таким же, каким ты его видела последний раз, ни хуже ни лучше. Вообще, это малопривлекательное зрелище.

— Я понимаю… — Тетушка Эмма помолчала. — Для меня, понимаешь ли, всегда не так уж важно было, привлекателен ли Роберт, то есть доктор Бюлов. Когда человек для тебя все, совершенно неважно, как он выглядит, поверь мне.

— Тогда почему ты об этом спрашиваешь?

— Просто хочу лучше представить, что там происходило. Он был в себе?

Тягостный разговор, и мне бы хотелось закончить его побыстрее. Но тетушка Эмма явно преследовала какую-то цель, она прямо-таки гипнотизировала меня своими припухшими глазками сквозь толстые линзы очков.

— Трудно сказать. Это длилось секунды.

Еще пауза.

— И он сообщил код? Так мне сказал Полковник.

— Да. Мы едва успели записать его на магнитофон.

— Вот такой?

И тетушка неторопливо, пришептывая по-старчески, продиктовала мне тот самый длиннющий код, ради которого меня в течение этих четырех месяцев пропускали через огонь, воды и медные трубы. Да, это был он — у меня тренированная память, я его мысленно легко воспроизвел и сравнил. Так вот как…

Вслух же я спросил:

— И кому еще он доверил код, тетушка?

— Только мне, — с гордостью произнесла старушка. — Мы с ним тогда были как одно существо, тебе этого не понять… — (Еще как понять, тетушка, еще как понять!) — И мне бы хотелось, чтобы ты его записал с моих слов.

Старческая причуда. Зачем мне записывать уже известный, записанный мной, выученный назубок ряд цифр? Но я достал лист бумаги и ручку.

— Пусть этот код будет от меня. А тот от него.

Я смотрел на тетушку Эмму с недоумением.

— Иначе получится, что я совершенно напрасно была посвящена в такую важнейшую тайну. Смысл тайны, Петр, не в том, чтобы ее просто держать в себе, а в том, чтобы правильно передать. Чтоб не было ошибки, сынок.