Время любить

Они стояли в просторном вестибюле, на стене – портреты лауреатов Государственных премий. На них с хитроватой усмешкой смотрел Леонид Славин, можно было подумать, что он радуется неприятностям Казакова. Впрочем, так оно, наверное, и было… Мимо проходили молодые женщины с папками, Николай Петрович со многими здоровался, а когда к ним подошел худощавый мужчина в помятом синем костюме, с изможденным лицом и затравленным взглядом, Ушков даже руки спрятал за спину, однако человек радушно протянул худую руку с давно не стриженными, грязными ногтями. Николаю Петровичу пришлось пожать.

– Здравствуйте, Вадим Федорович.

Казаков вежливо поздоровался, хотя вроде бы никогда не встречался с этим человеком.

– Читал, читал ваш последний романчик, – кривя тонкие губы в усмешке, быстро заговорил мужчина. – Здорово закручено! Романчик-то ваш не так просто достать… Знакомая библиотекарша в Публичке по блату дала почитать.

Вадима Федоровича неприятно резануло слово «романчик». Не терпел он и когда книги называли «книжечками». Сколько раз одергивал Мишу Супроновича, но тот всякий раз говорил «книжечка».

– Ну, какое же твое мнение? – поинтересовался Ушков.

– У меня нет своего мнения, вы же знаете, – цинично заявил «кузнечик», как его мысленно прозвал Вадим Федорович. – Личное мнение иметь в наш век – это роскошь!

– Напиши рецензию, – предложил Николай Петрович.

– Я не привык задаром работать, – рассмеялся «кузнечик». – Вы, Вадим Федорович, популярны у читателей, а редакторы журналов вас не любят…

Выпалив все это скороговоркой и сверля Казакова неприязненным взглядом, мужчина в помятом костюме снова пожал им руки, улыбнулся, показав испорченные зубы, и прыгающей походкой быстро ушел.

– Странный тип! – удивленно произнес Вадим Федорович. – И похож на кузнечика.

– Уж скорее на саранчу, – улыбнулся Николай Петрович, старательно вытирая каждый палец носовым платком. – Это Леша Петушков. Был способным критиком, потом сильно запил, опустился, его уволили с работы, теперь бегает по отделам, выпрашивает на внутренние рецензии рукописи. Только этим и живет… – Ушков рассмеялся: – Знаешь, какой он вопрос каждый раз задает редактору? «Раздолбать автора или похвалить?» Мол, что вам нужно, то и сделаю!

– Удобный рецензент! – покачал головой Казаков. У него осталось неприятное ощущение после этой встречи. – Зачем ему дают рукописи?

– Кстати, он бы мог на тебя написать положительную рецензию, если будет уверен, что она пойдет…

– Бога ради! – воскликнул Казаков. – Такой рецензент мне не нужен.

– Может и отрицательную… – поддразнивал Ушков. – Что скажут, то и напишет, а перо у него бойкое, и быстро пишет, когда трезв.

– Сейчас-то не пьет? – почему-то спросил Вадим Федорович. Помятое лицо «кузнечика» стояло перед ним. Но почему столько злости в нем? На себя надо злиться…

– Здесь пьяным не появляется, – ответил Николай Петрович. – А как запьет, так и сгинет на месяц-два, а бывает, и год о нем не слышно. А ведь не дурак! И когда-то хорошие статьи писал. И были свои принципы… Вот что водка с человеком делает!..

Обо всем этом вспомнил Вадим Федорович, сидя на крыше дома в Андреевке. Там еще держался снег, глубокие следы явственно чернели внизу. Ему пришлось подставить лестницу к пристройке, по ней подняться на крышу, потом с трудом взобраться на круто уходящую вверх крышу дома. Рукавицей смахнул сажу с кирпичной трубы и уселся на нее. Вот удивился бы народ, если бы увидел его! Но была ночь, над головой посверкивали звезды, из-за леса за станцией медленно выкатывалась будто слизанная с одного бока луна. Тихо в Андреевке. И на станции не фукает маневровый – он укатил в сторону Климова. В некоторых домах светятся окна, от редких уличных фонарей упали на снег желтые круги света, чуть слышно гудят провода. С крыши Вадим Федорович увидел дом Галины Прокошиной. Есть свет в окнах или нет, отсюда не видно. Он подносит к глазам бинокль, и темная пристройка с голубоватым снегом приближается, он даже различает цепочку кошачьих следов. Совсем рядом яблоневые ветви, дощатый, до половины спрятавшийся в сугробе забор, поленница дров.

Смотреть на смутные очертания домов, кромку бора неинтересно, Вадим Федорович поднимает бинокль выше, и яркие созвездия приближаются. Многие он уже знает. Вот туманность Андромеды – небольшое туманное пятно, чуть побольше нынешней луны. Подумать только, свет от этого созвездия идет до нас два миллиона лет! А вот Персей, он будто катится по Млечному Пути. Но ярче всех выделяется на зимнем небе созвездие Ориона. В старом звездном атласе Орион изображен в виде огромного охотника. Там, где плечи, сверкают две яркие звезды – это Бетельгейзе и Беллатрикс, но самая яркая звезда – Ригель. Фантасты нескольких поколений посылали на эти звезды космические экспедиции…