Время любить

Алейхан аккуратно перевернулся на живот, теперь нужно было не слушать, а смотреть. Но именно в это мгновение рядом сухо переломилась под чьей-то ногой ветка. Вот это точно уже когда-то было! Он резко крутнулся обратно на спину и выстрелил в нависшую над ним тень. Но выстрел Алейхана до доли секунды совпал с выстрелом того, кто так долго шел за ним в эту ночь. Глупая, невозможная в этом времени и в этом пространстве пуля пробила сердце снайпера навылет. Вместе со смертной темнотой на него упало тело убитого им майора в отставке. Последнее, что с тающим удивлением увидел Алейхан, это ярко-белые и совершенно неуместные кроссовки на ногах своего врага. А еще Алейхану показалось, что из темной пелены небес выглянуло лицо убитого им когда-то русского инженера. Он подстрелил его у вышки ЛЭП, которую они только что подняли, и, получив пулю в сердце, этот инженер еще долго стоял на ногах и совершенно беззлобно, немного удивленно смотрел в ту сторону, откуда она прилетела. Алейхан внимательно разглядел в оптику засаленный воротничок его рубашки, нелепый клетчатый галстук под фирменной зеленой курткой, которая, по всей видимости, заменяла несуществующий пиджак, и серые, в кровавых прожилках, усталые глаза. И сейчас они смотрели на Алейхана также беззлобно, с некоторой долей удивления. С какого света они смотрели?

Ночь, как собака, залаяла автоматными очередями, желтыми мечами проткнули ее прожектора БТРов, из дома, где только что играли в нарды, неосторожно выскочил на улицу Рагиб, чтобы наткнуться на гроздь пуль старшего лейтенанта Китаева. Два солдата из хозвзвода в эту ночь поверили в чудеса.

* * *

Кошкин бессмысленно смотрел в одну точку. Этой точкой была вмятина на боевой фляжке Дорохова. Будто гипнотизировал ее. Смотрел-смотрел, и она вдруг исчезла, но не вмятина, а вся фляжка.

Почувствовав неладное, Кошкин стремглав бросился на пост охранника. Он вдруг без всяких приборов увидел и понял происходящее. Хотелось крикнуть сквозь бетонные стены, сквозь грустные, бесконечные российские просторы, сквозь низкую облачность над седым Кавказом, сквозь неисчислимые пустующие парсеки вселенной, но не получалось крикнуть даже сквозь собственное горло. Да ведь это уже было с ним! Это уже было с Кошкиным! Он потерял лучшего друга! Он также явно помнил это ниоткуда, как помнил свои сны про Александра Невского из пионерского детства.

За столом Дорохова (еще стул не успел остыть!) сидел молодой парень под два метра ростом. Светло-русые, чуть вьющиеся волосы, темно-синие глаза под добродушным изломом бровей, прямой нос, и, как полагается природному русаку — широкие татарские скулы. Парень, увидев взволнованного Кошкина, привстал.

— Что-то случилось, Сергей Павлович?

Кошкин замер на последнем пролете лестницы и бессильно опустился на ступеньки. Сдавил виски ладонями.

— Китаев? Анатолий Китаев? — уже знал Кошкин.

— Да… вы же меня не первый год знаете, Сергей Павлович.

— А сына ты, конечно, Васей назвал?

— Ну я же вам рассказывал, в честь командира.

— Василия Даниловича Дорохова…

— Так точно…Но я ж вам рассказывал.

— Конечно… конечно…

— Что случилось то, Сергей Павлович, помощь нужна?

— Нет, спасибо… А как погиб твой командир?

— Не помните? Странно, это же удивительный случай, я думал — вам интересно.

— Толик, мне это и тогда было интересно, а сейчас особенно, считай что меня током ударило, и я свою память проверяю…

— Током? Крепко, получается.

— Крепче не бывает, извини… Ну так как же про командира?

— Сейчас, — Китаев полез в сейф за спиной и достал оттуда фляжку, ту самую.

— Его фляжка…

— Точно, его. Давайте по маленькой, Сергей Павлович, а то вид у вас, как будто над головой восьмидесяти миллиметровая гаубица долбанула.

Тут же нашелся и стакан. Выпили, отдышались.

— В ту ночь…

— Полковник Старцев ни с того ни с сего потребовал отделение лучших разведчиков, — продолжил Кошкин.

— Ну вот, а говорите — память отшибло. — Комбат еще недоумевал, что за срочность, не поддержку же просил.

— А дальше. Начинай с того момента, как в зеленке вы услышали выстрелы.