Время любить

— Здравствуйте, Владимир Юрьевич, похвалиться нечем. Вам не терпится услышать от меня согласие на сотрудничество?

— Не буду кривить душой, но мне действительно этого хочется.

— Знали бы вы, уважаемый мой меценат, какую оперу заказать хотите. Нам только кажется, что мы пишем либретто. А оно написано ой-как давно. Полагаю, еще при большом взрыве.

— Каком взрыве? — не понял Рузский.

— Да это я так. Об акте творения всего из ничего.

— А-а, — выдохнул Владимир Юрьевич.

— Вы мне убогому, скажите, что вы хотите заполучить с помощью прошлого или будущего? Какова ваша цель?

— Сергей Павлович, сейчас даже в космос за деньги летают! Что в этом плохого? Для начала просто покажите мне, как это действует.

— Выходит, Лену это не интересует.

— В последние дни у меня возникает такое чувство, что она куда-то улетела и не вернулась. Ее вообще ничего не интересует. Так что мою жену вы уже своим изобретением охмурили.

— И этого я не хотел… В том-то и дело, Владимир Юрьевич, что на сегодняшний день мне не удалось предсказать ни одного природного катаклизма, я не смог уберечь ни одного близкого мне человека от неверного шага, напротив, только усугубил и прошлое и будущее. А тут еще вы со своими амбициями.

— Я от вас не отстану, — как-то по-детски сказал Рузский.

— Хорошо, — сдался Кошкин, — я обещаю вам путешествие во времени, но только дайте мне пару дней, чтобы разобраться со своими неудачами.

— Надеюсь, ваше обещание — не пустые слова, — вернул себе сталь в голос Рузский и отключил телефон.

Рузскому было страшно. Страшно, что его кто-нибудь опередит. Состояние Владимира Юрьевича по своим психофизическим показателям напоминало стремление человека, идущего по немноголюдной улице и видящего в нескольких метрах перед собой солидную пачку денег. Этот человек огромным усилием воли подавляет в себе желание подбежать к легкой добыче, чтобы не привлечь внимание ротозействующих прохожих.

* * *

Сначала Лена перечитала «Окаянные дни», и вдруг поняла: дни эти для России, начавшись почти сто лет назад, так и не кончились. Сумбур, суета и непредсказуемость нынешних времен были их логическим продолжением. По дороге домой она специально заезжала в пригородный парк, чтобы немного подышать свежим воздухом. Там, на неприбранных после растаявших сугробов аллеях, ветер носил клочки окаянных дней. Обертки от заграничных сладостей и снеди, неимоверное количество разнокалиберных окурков, пустые пачки от презервативов и сами презервативы, мятые одноразовые стаканы, яркие обрывки газет и апельсиновую кожуру. Субботник в парке еще не провели, и поэтому всепобеждающий мусор казался здесь более уместным, чем ярко-зеленая трава и первые одуванчики. Казалось, тут зимовал шумный табор, а с первым теплом он снялся и двинулся разорять новые земли. Парк очень походил на Россию в целом…

После Бунина наступил черед Орлова. Откуда взялся у нее этот томик «Аптекаря», изданный еще в конце восьмидесятых? Купить в те времена эту книгу было настоящей удачей. Но сама Елена Андреевна факта приобретения не помнила. Может, Сережа когда-то ухватил? У Рузского были другие литературные вкусы, поэтому книжные полки Варламовой стояли в доме отдельно. Читала больше по инерции, пытаясь вспомнить свои предыдущие ощущения, а, возможно, и вкус литературы как таковой. Снова ловила себя на мысли, что Орлову не удалось перепрыгнуть собственного «Альтиста Данилова», как, скажем, Булгакову, не удалось бы перепрыгнуть «Мастера и Маргариту», если бы жизнь отпустила ему чуть больше времени. Вспомнились их старые споры с Кошкиным, которому больше нравилась «Белая гвардия». Сергей именно «Белую гвардию» и «Дни Турбиных» считал главными произведениями Булгакова. А «Мастера» называл мистической конъюнктурой. Лена просто зверела от таких высказываний. Она терпеть не могла, когда кто-то пытался критиковать ее любимые книги. «Ты же сам чем-то похож на Мастера!», — упрекала она Сергея, и он сдавался, такое сравнение ему было по душе.

Что она хотела найти в этих книгах сегодня? Вчерашний день?

Из всего мысленного сумбура и осадка от встречи с Кошкиным у нее постепенно, по буковкам, по слогам стало выстраиваться аксиомообразное утверждение: победителями сегодняшнего времени являются не такие, как она и Рузский, а такие, как Кошкин, потому что они не играют в догонялки за повседневными потребностями, не следуют моде, они вообще не действуют в рамках одного дня, они действуют в границах вечности, которая этих границ не имеет.

Елена Андреевна смотрела в книгу и тосковала. Выходит, Сергей теперь запросто может вернуться в дни их безоблачной юности? От этого сладко и одновременно печально щемило сердце. Что там осталось? В сущности, ничего: время, когда времени не было. Время для счастливых, которые часов не наблюдают. Время любви.