Время любить

Грум и Рузский появились в лаборатории с небольшим опозданием. Паткевичу у дома Владимира Юрьевича показалось, что их кто-то пасет, и он погнал машину, визжа на поворотах покрышками, показал лучшему другу, на что способен новенький «Эмджи». Рузский пообещал, что все-таки отправит его выступать на «Формуле-1», на что Грум заявил, что со всякими «шунахерами» ему соревноваться западло. А вот есть в городе еще пара «природных» ребят, что на «черных» гонках выступают, так они и на танке любого профессионала, как стоячего, заделают.

Они зашли в лабораторию и только там прекратили бессмысленный спор. Грум кивнул ожидавшей троице, что, видимо, означало: «привет, ребята, сегодня я не на КрАЗе». Кошкин с интересом посмотрел на дорожную сумку в руках Грума. «Пулемет у него там что ли?», — подумал он. Рузский ответил на его вопрос вслух:

— На КПП не хотели пропускать с этим баулом, пришлось показать, что там одни старые бумаги, — он дал знак Паткевичу.

Тот сбросил сумку на пол и расстегнул замок. Открывшееся чрево взбухло аккуратно упакованными, словно вчера из-под станка, пачками советских денежных знаков образца 1961 года. Китаев присвистнул, хотя по своей молодости не мог испытывать ностальгических чувств к валюте развитого социализма.

— Хотите поменять? Не успели в свое время? — предположил Кошкин.

— Что вы, Сергей Павлович, это же банально, — обиделся Рузский, — хотя, возможно, наше с Вадимом желание покажется вам еще более прозаическим, мы хотим в советский кабак. Гульнуть так, чтоб на следующий день в КГБ сводка была. Вадик, ты куда хочешь?

— В «Рассвет», — коротко ответил Грум, определив местом проведения застолья весьма посредственный ресторан.

— Почему?

— Потому что его больше нет.

Рузский понимающе покачал головой.

— Не возражаете? — спросил он у Кошкина.

— Желание клиента — закон, — пожал плечами Сергей Павлович, — но есть встречная просьба. Вы не могли бы спонсировать присутствие за столом еще одного человека? — кивнул на Дорохова, который старательно делал вид, что все происходящее ему «сиреневенько», и только исподлобья постреливал на Грума.

— Да нет проблем! Что не сможем пропить, оставим вышибале на чаевые, — улыбнулся Рузский.

Прошло несколько минут, и все четверо сидели за столиком в отдаленном, слева от эстрады, углу ресторана «Рассвет». Этому предшествовал торжественный вход сквозь табличку «закрыто на обслуживание», смазанный немятым красным червонцем. «С образом Ленина нам все пути открыты», — пошутил по этому поводу Рузский. Потом долго ждали официанта. Ненавязчивый советский сервис являлся бесплатным приложением к увеселительной прогулке. Наконец подчеркнуто нерасторопно прибыл официант, холодно осведомился «что желают товарищи», но Владимир Юрьевич растопил его служебный лед полтинником, изъятым из пачки на его глазах и шепнул, указав взглядом на Сергея Павловича, что за столиком присутствует «ответственный товарищ» из Москвы, проверяющий инкогнито сферу обслуживания, а уж гулять он будет по полной.

— Меню не надо, — застолбил Рузский, — несите все лучшее, и чтоб ваши знаменитые цыплята табака были не синие, как от реального никотина.

Официант понимающе кивнул и помчался выполнять заказ на первой космической скорости. Развить вторую ему не позволяли застойные явления в экономике СССР. Да и зачем она нужна, если необходимо крутиться вокруг одного столика?

Пить пришлось «Старку», «Арарат», «Кинзмараули», «Вазисубани», клюквенный напиток, «Боржоми» и «Тюменскую минеральную № 1». При этом, Дорохов, поднеся к губам первую рюмку, вдруг остановился:

— Ну, скажем, за это я не боюсь. Это не скиснет, — повел он носом над поверхностным натяжением жидкости, подняв волну. — А закусывать? Палыч, как ты думаешь, от пищи, срок негодности которой почти двадцать лет, пучить не будет?

— Думаю, нет. Мы ведь, как это говорят, трапезничаем в режиме реального времени. А уж с точки зрения всякой там генной инженерии и чистоты продуктов, то здесь можно быть более чем спокойным. Глянь, каких цыплят принесли. Райские птички, а не цыплята. А зелень? Явно не тепличная. Это, Вася, настоящие ароматы, а не реликтовое излучение.

— М-да, это, Сергей Павлович, точно, здесь и Грум в гурмана превратится, — подмигнул компании Рузский.

— Ну, тогда за режим реального времени, — поднял рюмку, как знамя, Василий Данилович.

— За оперативно-тактическое оружие нового поколения, — многозначительно добавил Владимир Юрьевич. — За нашего гения, за Сергея Павловича, который подарил нам этот вечер.

Никто не возражал, хотя Кошкин подумал, было, возразить, что без советских денежных знаков в таком количестве, вечер мог ограничиться безобидной прогулкой по аллее трудовой славы. На эстраде как раз в это время появились опохмелившиеся в своей подсобке музыканты, и длинноволосый усатый гитарист озвучил в микрофон первый заказ, что лег сиреневой четвертной на барабан ударника:

— А теперь для уважаемого Дмитрия Михайловича звучит эта песня… — и после знакомой до боли во всех местах увертюры хрипловато запел, — земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна…