Время любви

Оглядывая выдержанную в коричневато-желтых тонах спальню, Фабриция размышляла о том, что на обстановке этой комнаты патриотизм Теодора отразился мало. В огромной кровати под балдахином в стиле Наполеона III, в мягких восточных коврах, в обивке диванов угадывался стиль Второй империи, все вокруг дышало спокойным достоинством. Фабриции и раньше доводилось бывать в домах, выстроенных во французском или в итальянском стиле, но только Лючии Картрайт удавалось сохранить подлинность атмосферы. Да и большая часть мебели принадлежала ее семейству на протяжении многих поколений.

Покончив с ненавистным ему движением за женские права, сексуальной революцией, роком, наркотиками и культурой андерграунда, Теодор произнес:

— А теперь, дорогая Фабриция, я прошу вас оставить меня наедине с внуком. Нам надо обсудить кое-какие дела.

Фабриция мгновенно поднялась со стула, чмокнула старика в высохший лоб и игриво сказала:

— Ваш правнук будет счастлив предстать перед вами к вечеру. Вас это устроит?

— Буду с радостью его ждать, — улыбнулся Теодор.

Руфуса охватило смятение. Судорожно сжав руки, он подумал: «Господи, только не сейчас, только не сейчас!»

От глаз деда, даже такого больного и слабого, ничего не могло укрыться.

Спокойным, ровным голосом, как духовник на исповеди, он проговорил:

— Талант к лидерству отличал меня всю жизнь. — Вздохнув, Теодор медленно продолжил: — Ты унаследовал это качество, мой мальчик. От меня.

— Да, но…

— Настоящее чувство лидерства наследуется, научить ему нельзя. — Старик говорил терпеливо, словно школьный учитель. — К великому сожалению, твоему отцу это чувство несвойственно. Вместо того чтобы управлять своей совестью, он следовал за ней.

Наступила тишина. Руфус, чувствуя, что дед собирается с мыслями, не мешал ему сосредоточиться.

— Именно поэтому он ничего не добился. Его больше волнует престиж, положение в обществе, чем выгода и доход. — Теодор поднял руку и саркастически рассмеялся. — Не пойми меня превратно, мой мальчик. Твоему отцу тоже не нравится проигрывать.

Смех утомил старика. Глазами он показал Руфусу на кувшин с водой. Тот вскочил и налил полный стакан. Он знал, что дед слишком горд, поэтому передал ему стакан прямо в руки. Сделав несколько маленьких глотков, Теодор отдал стакан Руфусу.

— Твой отец излишне добродетелен. Уверен, что и на посторонних женщин он никогда не обращал внимания, только твою мать и любит.

У Руфуса внезапно мурашки побежали по телу.

— Но ты, конечно, не можешь похвастаться подобным качеством, не так ли? Чрезмерная добродетельность — удел неудачников.

Поняв, что дед пошутил, Руфус издал слабый смешок.

— Будучи главой семьи, я обязан знать как о сильных, так и о слабых сторонах характера каждого ее члена. Пристрастие к женскому полу никогда не наносило нашей компании крупного урона. — Снизив голос до шепота, Теодор глубокомысленно заключил: — А вот игра способна это сделать.

— Я знаю. — Знаешь? И только это ты можешь мне сказать?

— Я целиком с тобой согласен.

— Вот и хорошо.

Старик протянул руку, и Руфус вцепился в нее, словно ждал этой минуты всю жизнь. Только когда Теодор слегка пошевелил пальцами, он отпустил руку деда.

— Знаешь, в чем секрет успеха «Картрайт фармацевтикалс»? — ослабевшим голосом спросил Теодор и тут же сам ответил: — Самое главное — заниматься тем, что непременно приведет к крупным достижениям. А наша сфера — химия и биология. К тому же мы придаем огромное значение результатам наших исследований.

Лючия приказала накрыть стол к ленчу так, как это делалось всегда. Доктор Фэйрбарн предупредил, что в любой момент может произойти непоправимое, поэтому Фрэн и Марк переехали из Нью-Йорка в тот самый дом, который отец подарил вернувшемуся с войны сыну.

Присутствие маленького Томаса скрашивало напряженную обстановку, но все же Руфус вскоре извинился и вышел из-за стола. Ему нужно было побыть одному.

Покой он обрел на берегу живописного озера, возле небольшого водопада. Усевшись на валун, Руфус вдруг вспомнил, как они с Джиной пили холодную колодезную воду, как проводили время в маленьком уютном домике. Семь неспокойных, тревожных лет прошло с тех пор. Как они были тогда молоды, как уверены в завтрашнем дне! К глазам Руфуса подступили слезы, и он, опустив голову на колени, заплакал. Он оплакивал своего любимого деда, тот вакуум, что образовался в душе после разрыва с Джиной, и неясное будущее, в котором он совсем не был уверен.

У озера Руфус провел несколько часов.

Вечером он вместе с женой и сыном снова пришел в спальню умирающего.

Глядя на мальчика со светло-каштановыми волосами, так похожего на его внука, Теодор едва слышно пробормотал:

— Нужно было назвать его, как меня — Теодором.

— Ну конечно, дедушка! — воскликнул Руфус. — Сейчас еще не поздно. Отныне он будет Теодором. Чарльз Бриггс уладит все формальности.

— Бриггс? Кто это? Какой-то знакомый? — спросил дед.

Едва ли не сорок лет Бриггс был семейным адвокатом и поверенным Картрайтов.

Стоявшая у постели мужа Лючия твердым голосом произнесла:

— Давайте оставим его в покое. Сестра Холлоуэй должна сделать очередной укол.