Время лохов [СИ]

Без всяких терзаний по поводу развода, я спокойно переключился на другие мысли: мне тут же пришло в голову, что повышению Литвина вероятнее всего поспособствовал Сахно. Он, якобы, (со слов Литвина) дал понять вышестоящему руководству Литвина, что хочет забрать его к себе в Харьков, в свою фирму, чем добавил тому своеобразного веса. Но суть не в этом. Сахно создал в перестройку свою фирму, накопив первоначальный капитал спекуляцией на продаже машин. Вдвоем с товарищем они пригоняли из Польши и Германии авто на рынок, сплавляли по-быстрому и ехали обратно за очередной партией. Впрочем, тогда многие так раскручивались, тогда только подобным образом и можно было развернуться быстро: налоговая система еще не была отлажена, налоговой полиции как таковой не существовало, страны СНГ строгими границами не разделились, таможенники представляли собой вялый немногочисленный контингент, мелькавший только в аэропортах и на границах с дальним зарубежьем, но и тех при желании можно было купить с потрохами.

Добавилось у Сахно капитала, когда он выгодно женился на дочке одного из директоров харьковского районного рынка. Утроенный таким образом капитал и «крыша» тестя стали основой будущей фирмы. (Впрочем, сам Сахно всегда открещивался от этого, утверждая, что тесть тут совершенно ни при чем, и только он сам, благодаря своим незаурядным способностям смог всего добиться. Но говорить можно, что угодно, я знал, что некоторые из моих знакомых, даже имея приличный капитал, так и не смогли пробиться на харьковские рынки без поддержки и связей. И еще Сахно уверял, что в период своего становления в качестве бизнесмена он вообще с тестем чуть ли не порвал. Но это его слова.) Тогда же Сахно взял к себе в фирму двух наших одногруппников-харковчан, до сих пор работающих у него на разных должностях. Может, поехать к нему и самому напроситься в батраки? — вспыхнуло у меня. По крайней мере, на первых порах не придется думать о выживании.

Я набрал номер Сахно. Тот был дома. Я рассказал ему, как мы проводили в Донецк Литвина, отменно провели вечер: как в старые добрые студенческие времена с сочным преферансом и густым коньячком.

— Ты, кстати, завтра не будешь случайно у себя в офисе, я по делам еду в Харьков, мог бы к тебе заглянуть, — соврал я. Я понимал, что поездка обойдется мне в копеечку, но надежды не оставлял, может — чем черт не шутит — потом все окупится?

Сахно сказал, что завтра будет на месте (заглядывай, если получится, заодно встретишься с нашими), объяснил, как до него добраться, во сколько лучше подъехать.

Я засыпал в полной уверенности, что судьба не оставит меня на распутье. Харьков — один из самых любимых моих городов на Украине. Пять с лишним лет, которые я прожил там, так привязали меня к этому городу, что о Харькове я всегда вспоминал, как юноша о любимой девушке: с трепетом в душе и болью в сердце. С трепетом от упоения прошлым и болью от сожаления, что я так и не смог остаться в нем навсегда.

Как часто потом после выпуска я мысленно бродил по его шумным проспектам и тихим улочкам, глухим подворотням и тенистым паркам; выйдя из одного кинотеатра, как прежде, спешил в другой; музей сменял на театр, метро на троллейбус. Так влюбленный воссоздает черты любимой: по деталям, по крупицам, высветляя, озвучивая, пока образ не становится ясным, ярким, определенным…

Да, но ведь завтра должна явиться Лида, — занозой кольнуло меня. Ничего страшного, ключ у нее есть, возьмет, что надо и уйдет — я-то ей зачем?

Я лег и до утра спал как младенец.

Контора Сахно находилась на Павловом поле. С этим районом меня связывало немало: одна из моих прежних студенческих пассий жила здесь в двенадцатиэтажном доме на взгорке. Жгучая черноокая грузинка Тамара с мальчишечьими узкими, упругими бедрами и полной тугой грудью жила вдвоем с матерью, высокой поджарой брюнеткой аристократического вида, регулярно два-три раза в неделю принимавшей в гостиной, где она обитала, какого-то мужика, несмотря на то, что ей давно перевалило за пятьдесят. Мужик появлялся и исчезал, как привидение, пока мы с Тамарой (о, страсть моя, царица Тамара!) уединялись в ее небольшой, но уютной спаленке (совсем, правда, не запирающейся). Впрочем, у Тамары с матерью существовал негласный договор: если у матери мужчина, Тамара в ее комнату ни ногой. Если кого приглашает Тамара, мать поступает подобным образом. Так что мы с Тамарой могли безбоязненно вытворять наедине самые безумные вещи, словно соревнуясь с парой, скрипящей диваном по соседству, прерываясь иногда только для того, чтобы выпить чаю или помузицировать на пианино, приткнувшееся к свободной стене Тамариной комнаты. Играла Тамара обворожительно. Училась, наверное, лет с шести. Но судьба так и не определила ее в пианистки, хотя все задатки были налицо.