— Долго рассказывать, почти полгода прошло, как мы не виделись. Ты что здесь делаешь?
— Потерял работу, теперь домой собрался.
— Что, работа нужна? — широко осклабился Баскаков. — Могу предложить, падай в тачку, если есть желание. Подвиньтесь там, — гаркнул он сидящим сзади.
Я открыл заднюю дверцу, втиснулся с сумкой в машину.
— Привет, Серый, — кинул соседу, узнав в нем Дрыща. — Всех приветствую, — поздоровался и с остальными.
Сидящего за рулем круглолицего увальня я тоже знал по школе, не помнил только, как зовут; с четвертым пассажиром, представительным, интеллигентного вида брюнетом знаком не был.
— Поехали, — скомандовал Баскаков.
Круглолицый выжал сцепление, переключил скорость, «Фольксваген» тронулся с места.
— И снова наши с тобой пути пересеклись. Ну, не мистика ли твоя обожаемая?
— Не то слово, — сказал я. — Я в шоке. Я думал…
— Ты думал, нас так же завалили, как Батю с Халявой? Не на тех нарвались. Следующие могли быть, конечно, и мы, но, видно, не пришлось.
— Баскак всегда чуйку чует, — ухмыльнулся Дрыщ. — Они не решились в день похорон хватать остальных, а мы к тому времени уже были далече.
— Мы с Дрыщом, что блохи: не прижал вовремя ногтем — ищи, свищи! — расплылся в улыбке и Баскаков. — Ты какого ляда здесь?
— Пытался найти работу. Ту, что была, — потерял. Обидно, что не по своей вине.
— А мы тут почти полгода мыкаемся. Теперь, вроде, как что-то налаживаться стало.
— Сплюнь, Баскак, не то сглазишь! — буркнул сидящий у окна брюнет.
— А-а, еще один суеверный. Тоже, как и ты, Диман, верит в мистику. Вы, наверное, сойдетесь. Знакомься: Ерема.
— Дима, — кивнул я Ереме.
— Олег, — сказал в ответ Ерема.
— Ну, мы куда теперь? — заелозил на сиденье между мной и Еремой Дрыщ.
— Куда, куда — на кудыкину гору. На хату, куда еще!
— Да ну тебя, Баскак, такое дело провернули, а ты на хату.
— И там нормально отметим. Не видишь разве, Димана надо пристроить. Ну, ты чё решил, Диман: остаешься? Поработаешь, посмотришь; не понравится, неволить никто не будет: у нас все птицы свободного полета. Упасть негде, — останешься пока у меня, я все равно с Ритулей в двушке, а там подыщешь себе что-нибудь.
Я даже обрадовался такому повороту.
— Так, может, купить чего-нибудь к столу?
— Остынь, все есть. Как в Греции. Но если захочешь порадовать братишек, выкатишь с первой получки — тут все начинали с нуля.
— Заметано.
Я не стал больше теребить Баскакова расспросами, главное, я снова при деле. Что за дело? Баскак и сам расскажет, не удержится. Тогда я и приму решение, а пока — легкий ветерок в окно, яркое июльское солнце, обильная зелень на деревьях, необычайная легкость на душе — что еще простому человеку для комфортной жизни надо?
Квартира, которую Баскаков снимал на Удальцова в небольшом пятиэтажном доме на первом этаже, была маленькая, убогая. Владелец ее, бывший молодой депутат, за присвоение крупной суммы, выделенной государством на строительство какого-то объекта, отсиживал свой срок где-то на Таймыре, в это время его жена, хрупкое неземное существо лет двадцати пяти, нигде не работающее, проживая в одной из комнат, вторую сдавала квартирантам, на то и жила. Правда вскоре она спуталась с каким-то хиппи, месяца два назад перебралась к нему и появлялась теперь только раз в две недели, чтобы получить с Баскакова причитающееся.
Женька девицу не обижал, платил исправно, да и сумма оплаты для него была не такая уж и кабальная — в других районах Москвы драли втридорога. Но за эту много и запросить было нельзя — квартирка не из лучших. Обитая разрезанным вдоль бамбуком кухня оказалась рассадником прусаков. Их было тут превеликое множество: от крошечных, снующих и днем при свете, до больших, выбирающихся лишь в темноте поздним вечером, с опаской и осторожностью. Бороться с ними было бесполезно. Трещины в стенах между кафелем, в плинтусах и под подоконниками, — все служило им надежным убежищем. Холодильник, мойка, мебель, ванна, — все осталось от родителей хозяина и давно пришло в негодность, дышало на ладан, текло, трещало, шумело и замыкало. Как еще только не взорвалось. Такими же запущенными были и комнаты, стены которых обили гобеленом бордового оттенка в виде квадратов. Мебелью служила старая деревянная кровать, шкафом — кое-как отремонтированный пенал для одежды и металлическая перекладина, одним концом пришпиленная к стене, другим прибитая к верхушке пенала. На перекладине на вешалках, отгороженные ситцевой прохудившейся шторкой, висели пиджаки и куртки жильцов. Все здесь говорило о том, что в квартире до этого жили обычные, перебивающиеся с хлеба на воду, пенсионеры. О следах цивилизации напоминали лишь встроенное внутрь кухонного окна жалюзи да реостатный выключатель в гостиной. Даже душ в ванной и тот не работал. Прежние хозяева купались, лишь набирая из шланга в ванную воду и окунаясь в нее.
В квартире Баскакова разговоры продолжились. Пока Рита, невысокая, бледная, сухощавая подружка Баскакова, нарезала закуски, компания разливала по стопкам.