Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

Как раз на этот путь ступает Хайдеггер, новый ассистент Гуссерля во Фрайбурге, в своей первой лекции. В своей простейшей представимой форме, по мысли Хайдеггера, главный вопрос феноменологии звучит так: Gibt es etwas? (Есть ли что-то? Существует ли нечто?). И, если да, каким образом это «что-то» всякий раз дано нашему сознанию? Как оно проявляется? Не без горького подтекста доцент Хайдеггер, намекая на шаткое «августовское переживание» начала войны 1914 года, называет этот вопрос о «есть ли» философским «вопрошающим переживанием». Но послушаем самого Хайдеггера:

§ 13. Вопрошающее переживание: есть ли что-то?

Уже в вопросе «есть ли?..» имеется нечто. Вся наша проблематика подошла к решающему месту, которое при всей своей кажущейся скудости вовсе не производит такого впечатления. Всё зависит от того, ‹…› что мы понимающе следуем смыслу этой скудости и задерживаемся при ней ‹…› Мы стоим на методическом распутье, где решается вопрос о жизни и смерти философии как таковой, стоим у бездны: дальше мы либо сорвемся в Ничто, то есть в абсолютное опредмечивание, либо нам удастся прыжок в другой мир, или точнее: сначала вообще в сам мир. ‹…› Допустим, нас совсем бы здесь не было. Ну что ж, тогда бы не имелось этого вопроса ‹…›.

И чуть дальше, еще раз уточняя важнейший вопрошающий импульс:

Что значит: «есть»?

Есть числа, есть треугольники, есть картины Рембрандта, есть подводные лодки; я говорю, еще сегодня есть дождь, назавтра есть телячье жаркое. Многогобразное «есть», и каждый раз оно обладает разным смыслом и всё же одним и тем же повсюду встречаемым моментом значения. ‹…› Далее: спрашивается, есть ли что-то. Спрашивается не о том, имеются ли стулья или столы, дома или деревья, сонаты Моцарта или религиозные силы, а о том, есть ли вообще что-то. Что означает: вообще что-то? Совершенно общее, самое общее, так сказать, то, что вообще причитается каждому возможному предмету. О нем можно сказать, оно есть что-то – и коль скоро я так говорю, я высказываю о предмете минимум того, что может быть высказано. Стою перед ним без предпосылок[46].

Итак, двадцатидевятилетний мужчина читает свою первую лекцию как академический философ и дрожащим от решимости голосом призывает слушателей признать в одном из казалось бы тривиальнейших оборотов немецкого языка судьбоносный вопрос самóй философии. Кто здесь говорит – клоун? маг? пророк?

Стоит немного остановиться на этом ключевом пассаже его первой послевоенной лекции, ведь он являет собой не что иное, как зародыш всей хайдеггеровской философии присутствия (Dasein). Если последовать призыву Хайдеггера и чуть дольше задержаться на обороте «есть» (es gibt) – так сказать, медитируя, вникнуть в его возможные применения и смыслы, – то, действительно, выявляется загадка особой глубины: что, собственно, подразумевает это «есть»? В чем заключен его подлинный смысл? В конце концов, в своей самой общей форме оно касается всего и вся. Просто всего, что есть.

Ровно через десять лет Хайдеггер с той же кафедры будет утверждать, что вся его философия кружит возле вопроса о смысле слова «быть». И с той же фрайбургской кафедры провозгласит, что он – первый человек за 2 500 лет, который вообще вновь открыл и пробудил к жизни смысл этого вопроса, но прежде всего – его значение для конкретной жизни и мышления всех людей. Напряженность намечается уже в 1919 году, когда он говорит о вопросе «есть ли» как о «подлинном перепутье», которое решает о «жизни и смерти философии».