Четыре изображения Венецианской империи. Слева вверху — Корфу, ключ к Адриатическому морю; вверху справа — Кандия (Крит), которую Венеция будет удерживать до 1669 г.; внизу слева — Фамагуста на острове Кипр, утерянная в 1571 г.; внизу справа — Александрия, бывшая вратами Египта и торговли пряностями. Эти довольно фантастические картины находятся среди двух десятков миниатюр, иллюстрирующих поездки на Левант в 1570–1571 гг. одного венецианского дворянина. Национальная библиотека.
И тем не менее не слишком ли внимателен историк к таким внешним напряженностям, к подчеркивающим их событиям и эпизодам, а также к внутренним происшествиям — к тем политическим схваткам и к тем социальным движениям, что так сильно окрашивали внутреннюю историю городских центров? Ведь это факт, что внешне главенство таких городов и (внутри них) главенство богатых и могущественных были длительно существовавшими реальностями; что эволюции, необходимой для здравия капитала, никогда не мешали в этих тесных мирках ни напряженности, ни борьба за заработную плату и за место, ни яростные раздоры между политическими партиями и кланами. Даже когда на сцене бывало много шума, приносившая прибыль игра шла за кулисами своим чередом.
Торговые города средневековья все ориентированы на получение прибыли, сформированы этими усилиями. Поль Груссе, имея в виду эти города, даже заявил: «Современный капитализм ничего не изобрел»2. «Даже сегодня невозможно найти ничего, включая
Современные, опережавшие свое время города-государства обращали к своей выгоде отставания и слабость других. И именно сумма таких внешних слабостей почти что осуждала их на то, чтобы расти, становиться властными; именно она, так сказать, сохраняла для них крупные прибыли торговли на дальние расстояния, и она же выводила их за рамки общих правил. Соперник, который мог бы противостоять этим городам-государствам, — территориальное государство, современное государство, которое уже наметили успехи какого-нибудь Фридриха II на Юге Италии, росло плохо или, во всяком случае, недостаточно быстро, и продолжительный спад XIV в. ему повредит. Тогда ряд государств был потрясен и разрушен, вновь оставив городам свободу действий.
Однако города и государства оставались потенциальными противниками. Кто из них будет господствовать над другим? Это было великим вопросом в ранней судьбе Европы, и продолжительное господство городов объяснить не просто. В конце концов Жан-Батист Сэ был прав, удивляясь тому, что «Венецианская республика, не имевшая в Италии в XIII в. и пяди земли, сделалась посредством своей торговли достаточно богатой, чтобы завоевать Далмацию, большую часть греческих островов и Константинополь»6. Кроме того, нет никакого парадокса в том, что города нуждаются в пространстве, в рынках, в зонах обращения и защиты, т. е. в обширных государствах для эксплуатации. Чтобы жить, таким городам нужна была добыча. Венеция немыслима без Византийской империи, а позднее — без империи Турецкой. То была однообразная трагедия «взаимодополняющих друг друга противников».
Первый европейский мир-экономика
Такое главенство городов может быть объяснено лишь исходя из структуры первого мира-экономики, который наметился в Европе между XI и XIII вв. Тогда создаются достаточно обширные пространства обращения, орудием которого служили города, бывшие также его перевалочными пунктами и получателями выгод. Следовательно, отнюдь не в 1400 г., с которого начинается эта книга, родилась Европа — чудовищное орудие мировой истории, а по крайней мере двумя-тремя столетиями раньше, если не больше.