Время — московское!

— А то, что Конкордия тут же прислала нашим цидулу. Дескать, просим не считать этих шизиков нашими подданными. В общем, смысл такой, что я не я и хата не моя…

— Уже легче. Манихеи и впрямь шизики. Но все равно, знаешь, как-то в дрожь бросает… Впервые за двести лет…

— Вот и я тебе про то же.

— И что теперь с… манихеями? — Вначале я хотел спросить «что теперь с линкором?», но быстро осознал всю наивность такой постановки вопроса. С линкором, атакованным ядерными торпедами, уже ничего не случится. Потому что сам он стал частью Великого Ничего.

— А бес их знает! Овчинников сам не больно-то хорошо осведомлен. Это позавчера ночью все произошло. Я думаю, наши еще объявят. А может, и не объявят. Я бы на их месте не стал. Чтобы не сеять панические настроения…

За такими вот разговорами мы дошли до «Велико Тырново». У трапа толпился народ — в основном женщины. Они стояли группками и о чем-то своем женском говорили.

Поодаль несколько малышей — бедные, занесло же их сюда, в самую пасть к дьяволу — играли в снежки. Одеты они были кто во что, в основном — в худо-бедно перешитые военфлотские куртки и подбитые ватой штаны.

Снег лепился плохо, считай, совсем не лепился, но ребятишек это не смущало, они швыряли его сыпучими горстями, озорно хохотали и тузили друг дружку, то визжа, то сладостно подвывая.

Я улыбнулся и подумал: «Побольше бы таких картин».

И еще: «Как в Архангельске».

Судя по меланхолической гримасе Меркулова, он думал приблизительно о том же.

— Ишь, черти, прямо вспомнил детство золотое… Я бы сейчас тоже побесился… У нас в Красноярске знаешь какие снега в феврале?

Редкий случай, когда наши мысли полностью совпали — с точностью до города.

— Знаю. Я в Красноярске был на рождественских каникулах после первого курса. На экскурсии.

— Что, правда? — недоверчиво спросил Меркулов.

— Вот те крест!

— Не врешь?

— Нет, зачем мне? Красивый город, величественный. Со своим характером.

Мое замечание насчет Красноярска оказало на Меркулова неожиданно сильное воздействие. Он просиял. Застыл, словно прислушиваясь к чему-то тихому, внутреннему. Потом вдруг принялся лихорадочно хлопать себя по карманам здоровой рукой. Наконец извлек на свет божий бумажник.

— Екарный папенгут! Пока в этих карманах что-то найдешь, — прокомментировал Меркулов. — Я бы тем, кто куртки эти придумал, руки-то повыдергал. Шинели насколько лучше все-таки!

— Ладно тебе, нормальная куртка.

— Да я не про то вообще, — отмахнулся Меркулов. — Я одну штуку тебе хотел подарить.

— Штуку?

— Помнишь, я тебе на «Сухуми» показывал манихейский амулет?

Я кивнул — как ни странно, тот разговор я помнил довольно хорошо.

— Я его с тех пор ношу с собой. На счастье.

— Амулет — дело хорошее, — сказал я и некстати подумал: «А ведь когда Колька погиб, у него в кармане наверняка моя счастливая зажигалка лежала…»

— А то! Так вот, я еще на «Ксенофонте» решил, что подарю его тебе! Ведь все-таки если бы ты не решился тот пакет вскрыть… Вот я тебе честно скажу: мне духу не хватило бы залезть в пакет, адресованный штабу Первой Группы Флотов! Это же трибунал при других обстоятельствах. А если бы мы не знали, что в пакете, тогда…

— Тогда ой. А мне без тебя не хватило бы духу вообще с Глетчерного взлететь, не то что до полюса тащиться. Мы с тобой теперь как братья-близнецы.

— Близнецы не близнецы… По лирике это ты у нас специалист. Но я тебе одно скажу: возьми его и носи. И чтобы без выкрутасов! — Меркулов пригрозил мне пальцем.

— Но…

— Никаких «но»! — С этими словами Меркулов открыл свой бумажник, извлек алюминиевый цилиндрик — тот самый, который показывал на «Сухуми» — и протянул его мне. — Только бумажник я себе оставлю. Пригодится.

— Даже не знаю, как благодарить, — растроганно сказал я.

— До завтра что-нибудь придумаешь… Тут одно кафе поблизости есть, вон за тем углом. «Белый карлик» называется. Жду тебя там завтра. В пять!

— Но…

— Никаких «но»!

Не сказав «до свидания», он развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел по своим делам. В спину Меркулову полетел озорной детский снежок. Он мягко врезался в его куртку с желтой трафаретной аббревиатурой «ВКС» на спине и рассыпался в льдистую, радужно искрящуюся пыль.

Вообще-то я не хотел являться к Тане без звонка. А может быть, и хотел, но это желание лежало чересчур глубоко в моем подсознании.

Конечно, я знал: являться без звонка неприлично. И опасно! Можно увидеть то, что ты видеть совершенно не планируешь: застиранный халатик любимой, ее небритые подмышки или того хуже — недовольное лицо развалившегося перед визором соперника.

Нет, я честно собирался позвонить! Однако служебный мобильный мой был уже несколько дней как мертв и реанимации не подлежал, а на проходной лайнера «Велико Тырново» не оказалось работающего автомата. Если быть точным, на проходной вообще ничего и никого не оказалось — ни коменданта, ни даже сварливой, во все суюшей свой нос уборщицы. Заходи кто хочешь, бери что хочешь.

Какое счастье, что я знал, в какой каюте живет Таня! В противном случае отыскать ее в этом гражданском попугайчатнике было бы невозможно.

Я остановился возле нужной мне двери и постучал.