Время — московское!

Было видно, что комплекс выполнен по типовому проекту. База строилась блочно-поточным методом, из строительных панелей, отлитых из низкокачественного пенобетона. Вместо того чтобы зрелищно разрушаться, оставляя после себя острые клыки руин — как разрушаются города в исторических фильмах, — строения, выплевывая кубометры ядовитой пыли, разваливались прямо по швам на прямоугольные блоки, как домики детского конструктора, на которых злой шалун натравил промышленного робота-уборщика.

Исходя из характера повреждений, Эстерсон установил: базу накрыли с воздуха.

Качхид подтвердил это предположение.

— Здесь был огонь с неба. Много огня и грома!

От комендатуры остался лишь фасад — на удивление белый, почти не измазанный копотью. Казармам повезло больше — там уцелел даже нехитрый войсковой интерьер.

Именно фасад комендатуры и уцелевшие казармы создавали видимость того, что база в относительном порядке.

В одну из них Полина с Эстерсоном все-таки зашли — обнадеженные отсутствием мух и сладенького запаха трупного тлена. Нужно сказать, казармы Вары-8 были гораздо ближе к представлениям Эстерсона о таковых, нежели солдатские обиталища на биостанции «Лазурный берег». В казармах — наконец-то! — были обнаружены вульгарные фотографии волооких клонских красавиц.

Правда, одну из картинок — томную брюнетку, прижимающую к тесно облепленной черным шелковым платьем груди взъерошенный букет пионов — почему-то перечеркивала размашистая надпись, выполненная бордовой краской из пульверизатора: «Исчадие Ангра-Манью».

Да и под соседней кокеткой было начертано осуждающее: «Блудница».

Надписей в казарме вообще оказалось много — угловатых и аккуратных, меленьких и разлапистых. Чересчур много…

Возникали серьезные сомнения в том, что оставлены они проживавшими в казармах солдатами. Ведь те были чистюлями, а писавшие… Белоснежные подушки на нескольких кроватях были измазаны красно-коричневой грязью. Очевидно, на кровати, застеленные покрывалами цвета топленого молока, энтузиасты пульверизаторной каллиграфии залезали прямо в ботинках. Чужаки? Гости?

«Вещи суть зло», — прочел Эстерсон при помощи «Сигурда».

«Я, Вахрам Яш, обязуюсь освободить свой свет не позднее чем через десять дней!» — прочла Полина.

А под самым потолком чернел афоризм, каждая буква которого была величиной с человеческую голову.

ВЫХОД ЕСТЬ. ВЫХОД ЕСТЬ СМЕРТЬ. ТАК УЧИТ ВОХУР

— Слушай, какие странные все-таки люди эти клоны! Я думала, они чистоплотные. А оказалось — свиньи похуже нас! Додуматься только — в казарме на стенах писать.

— Я сам ничего не понимаю… И, кстати, кто такой этот Вохур, который всех учит?

— Спроси меня что-нибудь полегче, Роло. Про клонов я мало знаю — кроме того, что они не пьют нефильтрованное пиво и не едят мой любимый сыр «Дор блю», поскольку всякая муть и плесень суть зло. А тут вот написано, что «вещи суть зло». Все вещи, что ли?.. Не перебор? Может, это вообще не клоны писали? Как-то на них это непохоже… Клоны, конечно, чокнутые. Но чокнутые в какую-то другую сторону.

— Здесь были грязные однолицые бесцветики. Они приплыли из бездны, — сообщил Качхид. — Я видел их немного. Они похожи на дварвов в Дни Пузырей.

— Что еще за Дни Пузырей? — вполголоса спросил Эстерсон у Полины.

— Качхид хотел сказать, что они похожи на дварвов в период спаривания. Когда дварвы спариваются, а они всегда делают это у самого берега, вода бурлит и пузырится… Вид — сюрреалистический, сумасшедший. Таким образом Качхид хотел сказать, что клоны, написавшие эти лозунги, были похожи на бешеных дварвов. Но в языке сирхов нет слова «бешеный», как, кстати, и слова «свободный» — вместо него употребляют выражение «отринувший ценности своей общины». Поэтому он выразился так сложно.

— Понятно. То есть это были бешеные клоны, — задумчиво пробормотал Эстерсон. — Правда, как по мне, это все равно что сказать «холодный снег». Потому что снег всегда холодный.

— Когда-то моя мать рассказывала мне, что на одной из планет Тремезианского пояса, где она в ту пору работала, снег не холодный, а обжигающе холодный. Если попадет на кожу, будет ожог, потому что состоит этот снег не из воды, а из воды в смеси с каким-то хлористым соединением. Это я к тому, что у безумия тоже есть свои градации, тебе любой санитар из дурдома подтвердит.

— Хорошо. В таком случае, хотел бы я знать, — мрачно заметил Эстерсон, — куда подевались нормальные клоны?

Ответ на этот вопрос Полина, Эстерсон и Качхид узнали меньше чем через полчаса, во время осмотра спортивной площадки. Она располагалась позади плаца, на котором в гигантской посеребренной чаше, установленной на возвышении, полагалось вечно гореть Священному Огню.

Но…

Ступеньки, ведущие на возвышение, были полуразрушены, а низверженная с постамента чаша сиротливо лежала у подножия, символизируя крушение высоких идеалов зороастризма на отдельно взятой военной базе. Эстерсон, Качхид и Полина не смогли побороть искушение и взобрались на жреческие места. С этой своеобразной трибуны открывался некоторый вид — с претензией на значительность.