Время нашей беды

– А… москвич… – замахала старуха, – а он только недавно проехал. А вы друзья его будете?

– Ага, мать. Друзья, поговорить приехали.

– Повидаться? А он вон там живет, домик у него справа от дороги, четыре окна… Говорят, он депутатом стал, правда, что ли…

– Правда, мать. Правда. Спасибо тебе.

– Да и не за что. Умный такой мальчик… мы его давно знаем…

Машина тронулась. Трое настороженно смотрели по сторонам. Улица как улица – разномастные дома по обе стороны, из блоков, как в Подмосковье почти нет, – дерево или белый кирпич. Нужный дом они не пропустили – рядом с ним, прямо на лужайке, стоял «Паджеро» с тридцать третьими, владимирскими номерами.

– Здесь…

– Стой…

Черный «Audi Q7» остановился у крутой обочины, замер. Все тихо – дорога, улица, тишина, какие‑то машинешки кое‑где у домов, играющие дальше дети, деловито роющиеся куры и петухи, важно переходящие дорогу гуси, высохшая коровья дряпа впереди на дороге…

– Движения нет.

– Движения нет… – отозвался второй.

– Вперед.

Двое, с короткоствольными автоматами, «телепортировавшись» из машины, моментально перетекли – именно перетекли – к забору, пошли дальше, прикрывая друг друга. Их было всего двое – но полковник Кухарцев не сомневался в том, что они справятся. Один из них был из краснодарской «Альфы», другой – из спецназа Госнаркоконтроля. Только им двоим полковник Кухарцев мог доверять полностью и безоговорочно. И только их двоих мог взять с собой на это дело.

Оставшись за рулем – ему самому приходилось вести машину, чтобы спецназовцы не устали и оказались полностью готовы к активным действиям «в адресе», – полковник достал сигарету, но, посмотрев на нее, поморщился, смял и бросил в пепельницу невыкуренной. Пора и поберечься… здоровье не купишь. Хреново, конечно… по адресу почти ничего толком нет, надо было эту суку в живых оставить, сюда вывезти – она наверняка тут бывала, трахались. Но этих уродов чего попроси… тот же Паша… бычье.

Сволочь.

Пора уже соображать, как самому выжить в этом замесе. Шила‑то в мешке не утаишь…

Конечно, прямо сейчас его никуда не уберут. Слишком много знает, слишком много схем, в которых задействован лично, и просто так его не заменишь. Он сам специально строил работу так, чтобы быть незаменимым. Но больше ему доверять не смогут, тут достаточно одного прокола. Доверие к человеку теряется один раз и навсегда.

И надо думать, что со всем этим делать. Если он не продумает стратегию выхода – продумают за него. И кончится она билетом не до Панамы, а до подмосковного карьера…

Да, надо соображать.

– Справа чисто!

– Слева чисто!

Наушник донес слова спецназовцев, работающих «адрес». Полковник Кухарцев улыбнулся… не зря он подбирал спецов, не зря…

– Справа чисто!

Один из спецов проверил, нет ли растяжки, рванул дверь, второй направил туда ствол автомата – и они оказались в совершенно совковом крылечке, годов этак пятидесятых. Маленькое, низенькое, стены обклеены страницами старых, советских еще журналов. У маленького, мутного от пыли оконца – паук неутомимо ткет свою паутину. Один выход – слева…

– Слева чисто!

Они прошли дверь, оказавшись в довольно большом и опасном помещении, отделанном темным от времени тесом. Три двери – вперед, справа и слева. И еще лестница – наверх.

Старший из спецов показал – налево. Налево – был вход в дом.

Дверь. Толстая, обитая простеганным кожзамом и войлоком. Еле входящая в дверной проем – от старости и гнили нижних венцов весь дом перекосило.

Второй рванул дверь.

– Чисто!

Прошли.

– Справа чисто!

– Слева чисто!

Слева массивная, давно побеленная, в паутине трещин на старой побелке русская печь, маленькие, подслеповатые окна, чтобы не терять зимой тепло. Стол, стулья, рукомойник и сундук. На окнах белые, тряпочные занавески, на столе – чистота, и посредине – лежит один патрон, совершенно чуждый здесь, в этом доме. Триста восьмой, винтовочный, НАТО. Послание из двадцать первого века – в век двадцатый, в его середину…

Никого.

– Справа чисто.

Еще одна комната – размером не больше первой. Два окна, те же занавески, старомодная, середины прошлого века кровать, никелированная, с шарами, аккуратно заправленная. Старый комод, на нем клеенка с цветочками и такой же старый сервант с треснувшим стеклом в дверце.

И понятно, что человек здесь не спрячется. Негде.

– В доме чисто.

Старший, прошедший Кавказ, уже чувствовал: плохо дело. Оставленный патрон – это послание: убью одним выстрелом. Но и ослушаться приказа он не мог.

– Выходим…

– Папа, доклад.

– В доме чисто! Идем дальше.

– Плюс.

С короткоствольными автоматами они вышли в некое подобие холла, теперь перед ними были две двери – вперед и направо. Дверь вперед – там было что‑то вроде кладовки, правда, пол этого всего поднят на три ступени вверх. Пустые полки, на которых когда‑то стояли банки, и… ничего.

– Чисто. Прикрой.

Один стрелок встал на прикрытие, второй поднялся по приставленной лестнице наверх, на чердак. Чердак в русских сельских домах – обычно использовался для хранения всякого ненужного хлама, но там почти ничего не было. Только лился из подслеповатого окошка свет да в световом луче лениво плавали пылинки…