«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

— Придержи язык, — скомандовал дядя Эдмунд. — Базовый постулат неуниверсальности… — Тут он слегка оторопел перед значимостью темы, которую намеревался затронуть, передумал, полез во внутренний карман пиджака и достал конверт. — Ты видел не всю почту. Это письмо я распечатал, когда ты еле-еле притащился в столовую. Смотри, что написано. «Метро». — Он убрал конверт, как только к нему потянулся Оуэн. — Без рук. У меня нет ни малейшего желания потворствовать твоим замашкам, в том числе несносному любопытству.

Мысли Оуэна закружились в лихорадочном хороводе.

— Я же вижу, что там не «Метро» написано, — сказал он.

Дядя Эдмунд повернул конверт лицевой стороной к себе, чтобы убедиться в истинности своего утверждения, после чего едко спросил:

— Ты, верно, близорук? На, взгляни.

Оуэн бросился вперед, вырвал конверт из дядиных рук и выхватил из конверта письмо, а С. Эдмунд Штумм, в кои-то веки онемевший, оторопевший и объятый ужасом, сидел без движения, словно овсянка наложила на него злые чары.

Оуэну хватило одного взгляда на письмо, после чего он бросил бумаги на стол и усмехнулся, глядя на багровеющего Штумма.

— На десять тысяч больше, да? — осведомился он, в то время как дядя Эдмунд ловил ртом воздух. — Тогда почему в письме говорится, что, несмотря на вашу просьбу, студия «Метро» не имеет возможности увеличить сумму предложения шестимесячной давности, которое следует считать окончательным? Вы, дядя Эдмунд, враль.

— Питер Оуэн, — пробасил, задыхаясь, дядя Эдмунд, — тебе известно, что сейчас будет?

— В мельчайших подробностях, — самодовольно ответил Оуэн. Он уже достал голубые часы, произвел некоторые подсчеты, приготовился увернуться от молочника, перевел время на две минуты назад, и…

Все пошло кувырком!

Как во сне, только хуже. У Оуэна закружилась голова, он перестал ориентироваться в пространстве, ему показалось, что его утаскивают в доселе неведомое и нестабильное измерение, хотя он прекрасно понимал, что столовая осталась прежней — разве что Штумм вел себя в высшей степени неопрятно, засовывал в рот пустую ложку и вынимал ее изо рта, полную овсянки, выкладывал содержимое ложки на тарелку, после чего повторял сей омерзительный процесс.

А доктор Крафт, по всей видимости сдуревший из-за расставания с каменным лягушонком, вбежал в столовую спиной вперед, рухнул на стул и вскоре начал имитировать неряшливые пищевые привычки хозяина дома. После этого оба — и доктор, и Штумм — встали и задом наперед вышли из столовой, и… и…

И все завертелось с головокружительной скоростью. Оуэна тряхнуло так, что едва не вытряхнуло из одежды, и бросило в противоположном направлении, не менее загадочном с точки зрения ориентации в пространственно-временном континууме. Штумм и доктор Крафт снова примчались в комнату, сноровисто расселись за столом и принялись поглощать завтрак с такой скоростью, словно погибали от голода. Затем доктор Крафт вскочил на ноги — сегодня ему не сиделось — и пулей вылетел из комнаты, а С. Эдмунд Штумм приналег на стол, вытащил из кармана конверт и…

Щелк!

Бледный от испуга Оуэн обнаружил, что снова сидит на стуле и смотрит на часы у себя в руке так, словно они превратились в разъяренную кобру. Но часы не производили никаких угрожающих движений. Они всего лишь перемотали время на две минуты назад. Потому что Штумм говорил:

— …Когда ты еле-еле притащился в столовую. Смотри, что написано. «Метро».

Оуэн взглянул на конверт, грустно улыбнулся, опустил глаза на циферблат часов, лежавших у него на коленях, и почувствовал легкий озноб. Якорь? Его поднимают? А как же сон? Что будет дальше? Он машинально вцепился в стул. Ничего не произошло. Наверное, якорь можно поднять лишь в том случае, если он движется во времени…

— Ну? — уксусным голосом осведомился Штумм. — Конечно, если мисс Бишоп готова заплатить ту же цену, что и «Метро»…

— Не готова, — уверенно сказал Оуэн, наконец-то собравшись с духом. — У нее нет такого права. Она предложила максимально возможную сумму, и, если вы откажетесь, ей придется вложить деньги во что-нибудь другое, только и всего. Она не может выплатить средства, не предусмотренные бюджетом ее компании.

Штумм опешил. Повертел письмо в руке с видом игрока в покер, у которого не сложился стрит. Наконец меланхолично сунул конверт в карман, снова взял ложку, и Оуэн поморщился.

— Ну… — проворчал Штумм, — ну… хм…

— Она может заплатить вам наличными, — продолжил Оуэн. — Деньги на бочку, чек с банковской гарантией на всю сумму. Но перебить свое последнее предложение она не способна. Вот, собственно, и все.

— Чек с банковской гарантией, да? — проворчал бессовестный драматург. — Ну ладно. В общем, так: быть может, я и рассмотрю этот вариант. По крайней мере, деньги, если так можно выразиться, останутся в семье, а у меня есть некоторые обязательства перед родней.

— Я позвоню ей. — Оуэн вскочил и метнулся к выходу в коридор, но не успел, так как дверь распахнулась и в столовую, тяжело дыша, ворвался доктор Крафт: