Читатель, вне всякого сомнения, видел последний фильм с участием Клэр Бишоп, а посему нет никакой необходимости описывать ее внешность. Тогда, как и теперь, у нее были ангельские кудряшки, а бедра все так же беспечно покачивались при ходьбе. Адвокат же, судя по его виду, сумел перекинуть мостик через пропасть между человеком и юридическим сервомеханизмом, вследствие чего превратился в совершенно бескровное и бесцветное создание, чьи уста отныне предназначались лишь для изрекания суждений с интервалами, заданными дифференциальным анализатором в его черепной коробке. По сравнению с ним Клэр лучилась такой душевной теплотой, что Оуэн едва не сварился заживо.
Чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и сжимая в кармане часы, Оуэн расставил по местам персонажей своей личной драмы: выселил Игана с подручными на террасу, чтобы те поискали там следы злоумышленников, и с величайшей осторожностью переместил дядю Эдмунда в библиотеку, после чего заботливо усадил его за стол, а потом расположил в должном порядке покупательницу пьесы и гаранта законности намечавшейся сделки. Поглядывая то на Клэр, то на ее юридического робота, то на дядю Эдмунда, Оуэн не мог отделаться от мысли, что оказался между молотом и наковальней, причем в роли последней выступал незыблемый в тикающей тишине адвокат, чьи фотоэлектрические глаза сканировали комнату, а мозг обсчитывал полученные данные и мгновенно трансформировал их в кривую некоего загадочного графика.
Должно быть, демонически профессиональный вид этого субъекта нагнал страху на дядю Эдмунда, ибо на столе в кратчайшее время появился развернутый контракт и врожденная Штуммова склонность к прокрастинации пустилась в бегство перед лицом механической расторопности юрисконсульта мисс Бишоп. У Оуэна сложилось странное впечатление, что адвокат напечатал сей документ прямо у него на глазах с помощью секретной фотолитографической технологии — хотя это, конечно же, не соответствовало действительности, — и он обменялся телячьим взглядом с Клэр, словно празднуя триумф человека над механизмом.
— Что ж, — заявил дядя Эдмунд, вынужденный говорить начистоту, — наверное… О-хо-хо… — Он взял ручку, снял с ее кончика несуществующую нитку, бросил взгляд на Клэр и противным голосом добавил: — Вообще-то, в роли леди Пантагрюэль я представлял даму гораздо выше ростом.
Клэр набрала полную грудь воздуха. Оуэн больно сжал ей руку, и девушка выдохнула, не сказав ни слова.
— И мне, конечно же, поступали предложения получше вашего, — не удержался от привираний дядя Эдмунд.
Адвокат сверился со своим хронометром, показывающим время с точностью до секунды. Дядя Эдмунд нервно проследил за его взглядом и поставил кончик ручки на пунктирную линию. Изобразил чванливо крупную букву «С»…
И тут зазвонил стоявший на столе телефон.
— Я возьму, я отвечу! — заблеял Оуэн и бросился вперед. — Не отвлекайтесь, дядя Эдмунд, просто подписывайте бумаги. Да-да, алло?
Адвокат с легким интересом смотрел на телефон, словно в молодости выполнял функции коммутатора.
На другом конце линии творилась какая-то неразбериха. Заунывный голос повторял, что звонят из Лос-Анджелеса, но его перекрывал другой голос, более тяжелый, басовитый, требующий позвать к аппарату шефа Игана.
— Это Игану звонят, — сообщил Оуэн застывшему в ожидании дяде.
Тот смотрел на племянника ледяными глазами, подняв брови и разъединив ручку с пунктирной линией. Оуэн шагнул к разбитому портфенетру, попытался унять сердцебиение и позвал шефа полиции. С террасы отозвались, и вскоре в библиотеку явился неуклюжий Иган, но Оуэн успел перенаправить его к двери, ведущей в коридор.
— Поговорите по параллельному, — сказал он, проглатывая звуки. — В смысле, по телефону. Вам звонок. Вон туда, вон туда.
И с замирающим сердцем увидел, что дядя прижимает ладонь ко лбу.
— Ну? — спросила Клэр, и вопрос прозвучал едва ли не язвительнее, чем лучшие ремарки Штумма, но адвокат осадил ее взглядом, и продолжать она не стала.
— Нервы, — слабо произнес Штумм и допустил оплошность, заглянув в ледяные судейские глаза юрисконсульта. Трус, как и все забияки, он снова поднял ручку и обвел взглядом лица присутствующих, пытаясь найти повод для прибыльной отсрочки, но Клэр неплохо усвоила урок, она сидела с таким видом, словно никогда не слыхала о Шостаковиче. Дядя Эдмунд начал выводить на контракте букву «Э», и Оуэн задержал дыхание. В наступившей тишине ручка оглушительно скрипела по бумаге.
— Ах ты трусливая, брехливая, грязная крыса!
Невероятно, но факт: эти слова, громом раскатившиеся по библиотеке, выкрикнул шеф Иган. Ручка, выпав из обессилевших пальцев дяди Эдмунда, стукнула о стол. Заскрипели стулья: все присутствующие недоверчиво обернулись к открытой двери, где высилась, блокируя выход, огромная фигура в синей форме шефа полиции. Чтобы исключить любые вопросы насчет адресата этих слов, Иган выставил вперед могучую руку, указывая на дядю Эдмунда, побагровел пуще прежнего и прорычал:
— Ты, сволочь пронырливая! Подстроил так, чтобы меня уволили? Бесчестный негодяй!