«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

— Тебе-то что об этом думать? — презрительно бросил Труляля. — Ты ведь ненастоящий![2]

На глазах у Доусона дымок сменился оранжевыми языками пламени. Загорелась штора. Он вот-вот проснется…

Кто-то закричал. Секретарша Доусона мисс Анштрутер застыла в дверях, направив указующий перст на корзину для бумаг. Потом — суматоха, истошные возгласы, струя пены из огнетушителя.

Наконец пожар усмирили и дым исчез.

— О господи! — Мисс Анштрутер вытерла перепачканный нос. — Какое же счастье, мистер Доусон, что я заглянула в кабинет! Вы так увлеклись чтением…

— Угу, — сказал Доусон. — Вообще ничего не заметил. Надо сказать мистеру Каррутерсу, чтобы не бросал окурки в корзину для бумаг.

Но вместо этого он позвонил Хендриксу. Психиатр согласился принять его через час. Доусон скоротал время за кроссвордом, а ровно в десять поднялся в кабинет бывшего однокашника и разделся до трусов. Хендрикс прослушал его стетоскопом, измерил давление и произвел какие-то манипуляции с другими полезными приборами.

— Ну?

— Ты в полном порядке.

— Другими словами, в здоровом теле чокнутый дух?

— Ну-ка, выкладывай, что случилось, — потребовал Хендрикс.

— Что-то вроде эпилептического припадка, — объяснил Доусон. — Предсказать эти приступы невозможно. Пока что они мимолетные, но после них остается чувство нереальности окружающего мира. Я прекрасно знал, что в корзине начинается пожар, но для меня он был ненастоящим.

— Бывает, галлюцинация проходит не сразу и переориентация на реальность занимает некоторое время.

— Ну да, конечно. — Доусон задумчиво погрыз ноготь. — Но что, если Каррутерс решил бы выпрыгнуть из окна? Я даже не попытался бы ему помешать. Проклятье! Я и сам шагнул бы с крыши — в полной уверенности, что мне ничего не будет! Ведь наш мир — это сон!

— Скажи, сейчас ты спишь?

— Нет, — ответил Доусон. — Сейчас я, конечно, не сплю. Но во время этих приступов и после них…

— Тот твердый предмет под ладонью… Ты его чувствовал?

— Да. И запах. И кое-что еще.

— Что именно?

— Не знаю.

— Сдвинь этот предмет с места. Проще говоря, мы имеем дело с компульсивным побуждением. И ни о чем не волнуйся.

— Даже если шагну с крыши?

— На крышу пока не забирайся, — посоветовал Хендрикс. — Узнай, что стоит за этим символом. Тогда исцелишься.

— А если нет, у меня разовьются побочные делюзии?

— Как вижу, ты заглядывал в справочники. Погоди. Допустим, ты считаешь себя богатейшим человеком на свете, но в кармане у тебя ни гроша. Как объяснить это с рациональной точки зрения?

— Не знаю, — ответил Доусон. — Может, я большой оригинал.

— Нет! — Хендрикс помотал головой столь энергично, что его пухлые щеки затряслись, будто студень. — Если посудить логически, у тебя разовьется побочная делюзия: дескать, ты стал жертвой предумышленного ограбления. Понял? Не приписывай пыльному оконцу ложный смысл, не думай, что из оконной рамы вот-вот выскочит карлик со стеклом под мышкой и заявит, что к тебе появились претензии у профсоюза стекольщиков. Просто найди в этом символе реальное значение. И напоминаю: попробуй сдвинуть предмет, на котором лежит твоя ладонь. Не стоит ждать, пока он сдвинется сам собой.

— Ну ладно, — согласился Доусон, — попробую. Если смогу.

Той ночью ему приснился относительно заурядный сон. Знакомая галлюцинация не напомнила о себе. Вместо этого Доусон обнаружил, что стоит на эшафоте с петлей на шее, а Хендрикс бежит к нему с бумажным свитком, прихваченным голубой тесьмой.

— Тебя помиловали! — кричал психиатр. — Вот приказ за подписью губернатора! — Он сунул свиток в руку Доусона. — Развяжи ленточку!

Доусон не хотел разворачивать свиток, но Хендрикс настаивал. Пришлось сделать как было велено, и в тот же миг Доусон обнаружил, что тесьма привязана к длинному шнуру, змеей уползавшему под эшафот. Щелкнула задвижка, под ногами дрогнул люк, и Доусон понял, что падает: потянув за ленточку, он привел свой приговор в исполнение.

Проснулся весь в поту. В комнате было темно и тихо. Доусон выругался под нос, встал и принял холодный душ. Кошмары не снились ему уже много лет.

После этого он дважды беседовал с Хендриксом, и тот каждый раз копал все глубже, но лейтмотив его советов оставался прежним: распознай символ и не забудь сдвинуть с места твердый предмет.

На третий день, когда Доусон сидел в приемной у Хендрикса, на него навалилась знакомая свинцовая, тошнотворная инертность. В отчаянии он пробовал сфокусировать взгляд на зданиях за окном, но бороться с приливом было невозможно. Из глубин памяти выплыли слова Хендрикса, и Доусон, чувствуя под ладонью холодный, твердый предмет, шевельнул рукой, хотя это стоило ему неимоверных усилий.

Влево, подсказал внутренний голос. Влево.

Преодолев летаргию, удушье, пыль и отчаяние, Доусон собрал волю в кулак, отправил приказ онемевшим пальцам, и те послушались. Неподатливый предмет щелкнул, встал на место и… и…

Он вспомнил.

Последнее, что случилось до…

До чего?