Время – назад! (сборник)

– Дима, звонил отец, – быстро заговорила она. – Он собирается остаться на пастбище еще на пару дней. Хочет, чтобы и ты к нему подъехал.

– Понял, мама, я ему перезвоню, – ответил я.

– Не перезвоню, а немедленно отправляйся! – повысила голос мать.

– Договорились. – Я решил, что лучше не спорить. – Ты знаешь, старик Федот действительно умер.

– Ну и хорошо, – тут же ответила мать.

– Почему хорошо? – удивился я.

На этот раз ответ последовал не сразу. Должно быть, мать сама задумалась над тем, что сказала.

– Не знаю даже, – произнесла она наконец. – Само как-то вырвалось… Но мы всегда будем помнить стариков.

Конечно, мы будем их помнить. Вот только планету непременно назовем по-своему.

Рефлексия

Синдром Лазаря

Многое и другое сотворил Иисус:

но если бы писать о том подробно,

то, думаю, и самому миру

не вместить бы написанных книг.

От Иоанна. Святое благословение.

Глава 21. Стих 25

Живым не дано знать, что такое смерть, а для мертвых понимание этого уже не имеет значения. В смерти нет страдания. Точно так же, как не несет она с собой и избавления от страданий. В смерти нет ничего. Потому что смерть – это небытие. Но совсем не в том смысле, как понимают это живые. Небытие, дверь в которое открывает смерть, невозможно описать словами, потому что ТАМ не существует ни слов, ни образов, ни движения.

Людям, стоящим у смертного одра друга или родственника, кажется, что они видят процесс умирания. На самом же деле смерть – это один бесконечно короткий миг, за который просто невозможно что-либо почувствовать или осознать. Смерть – это не переход к новой жизни, а разделительная черта, переступить которую никому и никогда не удастся, потому что в момент смерти даже само время превращается в ничто. В момент смерти человек оказывается в финальной точке, к которой движется мироздание, – после нее уже никогда ничего не будет. Едва лишь соприкоснувшись с ней, мысли, чувства, желание, которыми жил человек, в одно мгновение превращаются в АБСОЛЮТНОЕ НИЧТО.

Так происходит со всеми. Так было и со мной. Я не знал о том, что умер, до тех пор, пока вдруг не услышал слова, обращенные ко мне:

– Лазарь! Иди вон!

Я не мог понять, откуда доносятся эти слова, потому что не знал, где нахожусь. Но голос, который произнес их, был столь требователен и такая властная сила звучала в нем, что я, помимо желания и воли, сделал попытку подняться. Сделать это оказалось невероятно трудно – я не чувствовал своего тела. Но зато теперь я знал, что был жив, хотя пока еще и не понимал, как это могло случиться, потому что вместе с осознанием собственного бытия ко мне вернулись и воспоминания.

Я вспомнил о страшных болях в животе, мучивших меня на протяжении одиннадцати дней. На двенадцатый день я лег и уже не смог подняться. Сестры, Марфа и Мария, как могли старались облегчить мои страдания. Но мне уже ничто не могло помочь. Под вечер, за час до захода солнца, я умер.

И вот теперь я снова осознавал себя живым. Но этого не могло быть.

Я снова попытался подняться на ноги. На этот раз мне это удалось, но я почти не мог двигаться из-за пут, стягивающих мои ноги и руки. Глаза мои были открыты, но я видел только тусклый свет, и более ничего. Но зато я мог слышать. И слух мой улавливал приглушенные голоса людей. Преодолевая сопротивление пут, я медленно двинулся в том направлении, откуда доносились голоса.

Я шел, и свет становился все ярче. Но я по-прежнему ничего не видел. Я чувствовал страх, потому что не знал, где нахожусь и что со мной происходит. Я был мертв. Я не мог видеть никакого света, не мог слышать ничьих голосов и уж подавно не мог двигаться.

И вдруг голоса, которые по мере моего продвижения вперед становились все отчетливее, разом смолкли. Тишина была настолько глубокой, что мне показалось, будто я вновь провалился в вечное безмолвие.

Внезапно тишину разорвал пронзительный женский крик, в котором слились воедино ужас и мистический экстаз.

– Развяжите его, пусть идет! – властно приказал кому-то тот же голос, что позвал меня из Небытия.

Я почувствовал несильные толчки с обеих сторон. Затем кто-то положил мне руку на затылок, требуя, чтобы я опустил голову. Как только я сделал это, с глаз моих спала пелена. Оказалось, что все это время мне не позволял видеть платок, которым обвязывают голову покойного. Несколько человек быстро освободили руки и ноги мои от погребальных простыней и, побросав их на землю, отошли в стороны.