Что он точно умел, так это подчинять себе волю других людей. Мне еще многое хотелось ему сказать, но я покорно взял из его руки куриную ногу, к золотистой корочке которой пристали крошки зелени, и, оторвав зубами кусок мяса, принялся старательно его пережевывать.
Назаретянин вновь поднял кубок с вином, отсалютовал им собравшимся вокруг поляны людям и, прежде чем выпить, громко произнес:
– Всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовеки!
– А как насчет смерти? – спросил я, бросив на пустую глиняную тарелку обглоданную куриную кость.
– Что именно? – удивленно посмотрел на меня Назаретянин.
– Ты можешь снова сделать меня мертвым?
– Ты хочешь вновь умереть?
– Я и так мертв.
– В таком случае я не пойму, о чем ты просишь, – лукаво улыбнулся Назаретянин.
– В словесных спорах ты, несомненно, сильнее меня, – язвительно улыбнулся я. – Но ты ведь прекрасно понимаешь, о чем я говорю, поэтому не уходи от ответа. Можешь ли ты вновь вернуть меня туда, откуда призвал?
– Тебе не по вкусу земная жизнь? – изобразил удивление Назаретянин.
– Жизнь нравилась мне, когда я был живым. Теперь, когда я мертв, я должен находиться там, где и положено находиться мертвому. Тело мое должно гнить в гробу, а сознание…
– Душа, сын мой, – со всепрощающей отеческой улыбкой поправил меня Назаретянин.
– Называй это как хочешь, – тряхнул головой я. – Но та часть меня, которая не подвержена тлению, после смерти должна пребывать там, где уже ничто не напоминает о жизни.
– Я есмь воскресение и жизнь, – со значением произнес Назаретянин. Подняв указательный палец, он повторил это еще раз: – Воскресение и жизнь! Но отнюдь не смерть, Лазарь. Над смертью не властен никто.
– Значит, ты не можешь снова сделать меня мертвым, – подытожил я.
– Ты знаешь о смерти больше, чем любой другой, топчущий эту землю, Лазарь, – ласково улыбнулся мне Назаретянин.
– Больше тебя? – недоверчиво прищурился я.
– Я вообще ничего не знаю о смерти, – усмехнулся он. – И никогда не узнаю, потому что я бессмертен.
– Ты в этом уверен?
– Бог не может умереть. Я покину землю, когда Отец Мой Небесный призовет меня к себе. Но для меня это будет не смерть, а переход в иную ипостась.
– А что делать мне?
Назаретянин вложил мне в руку серебряный кубок и наполнил его красным вином из кувшина.
– Пей вино, Лазарь, – сказал он. – Наслаждайся жизнью, пока у тебя имеется такая возможность.
Голос Назаретянина был ласковым и даже как будто сочувственным, но слова его звучали для меня как издевка. Мне хотелось выплеснуть вино в лицо Назаретянину, но, встретившись со взглядом его блеклых серо-голубых глаз, в которых, казалось, навечно отпечаталась смертельная усталость и тоска, я послушно поднес кубок к губам и, запрокинув голову, влил вино в горло.
– Вот и славно, – улыбнулся Назаретянин. – Вот и хорошо. Прими свои страдания, Лазарь, как бесценный дар, и уверуй всей душою в Меня и Отца Моего.
– Ради чего я должен страдать? – спросил я.
– Во имя моего торжества, – ответил Назаретянин.
Если бы в глазах у меня были слезы, то сейчас они, наверное, потекли бы по щекам, потому что душа моя исполнилась не веры и благодати, а глубокой, щемящей жалости к человеку, сидевшему рядом со мной. Он обладал великой силой и властью над людьми, но не знал, кем она ему дана и с какой целью следует ее употребить. И это являлось для него источником постоянных душевных мук. Единственным выходом для него могла бы стать смерть. Он сам в нее не верил, но при этом она манила его к себе, восхищая и пугая одновременно. И ему была нужна не простая смерть, а смерть прилюдная, исполненная бесконечного страдания. Только так он рассчитывал обрести то, что искал, – покой и сознание того, что прожил жизнь не зря.
– Почему именно я? Разве мало было вокруг других мертвецов?
– Так случилось. – Голос Назаретянина прозвучал тускло и невыразительно.
– Так случилось… – повторил я и усмехнулся.
Он воскресил меня в надежде, что я смогу рассказать ему о смерти. Он хотел хоть что-нибудь узнать о ней прежде, чем окончательно свернуть на выбранный путь. Ему было страшно. Он боялся не столько самой смерти, сколько того, что смерть и для него, Сына Божьего, как он себя называл, может стать концом всего. Но, не решившись испытать себя смертью, он так и остался бы только тем, кем являлся сейчас, – странствующим искателем вечной истины, окруженным горсткой учеников.
– Ты хочешь знать, что такое смерть? – спросил я у Назаретянина, глядя ему в глаза.
Вместо того чтобы прямо ответить на мой вопрос, Назаретянин сделал неопределенный жест рукой.
Тогда я встал и ушел.
Уже наступила ночь, и дорогу мне освещала только полная луна, висевшая в окружении россыпи звезд. Подняв голову к небу, я невольно залюбовался этим удивительным зрелищем. И именно поэтому не заметил человека, с ног до головы закутанного в темные одежды, метнувшегося ко мне из-за ствола старой сикоморы. Я только успел заметить, как блеснула в лунном свете сталь ножа с широким, чуть изогнутым лезвием, прежде чем оно вошло мне в живот.