Время не устает

Мои стихи в номер отобрал сотрудник журнала поэт Сикорский, у которого в начале 1970-х я занимался в семинаре Литературной студии при МГК ВЛКСМ и Московской писательской организации.

– Вадим Витальевич, может, лучше про любовь! – просил я.

– Юра, помилуйте, сколько лет тут сижу, а в первый раз человеческие стихи про комсомол попались. Не спорьте! Нам надо закрыть тему.

Тему я, конечно, не закрыл, но неожиданно мое стихотворение обрело среди комсомольских работников и активистов популярность, его читали по радио, со сцены, перепечатывали. Помню, один из влиятельных секретарей ЦК ВЛКСМ, встретив меня на каком-то мероприятии, взял за пуговицу и сказал: «Вот если бы ты так же написал свое “ЧП”, давно бы уже напечатали!» А ведь сочинились-то стихи случайно. Летом 1981 года я получил долгожданный билет члена Союза писателей СССР и заехал на улицу Лукьянова, соединяющую Старую и Новую Басманные, в Бауманский райком комсомола, где работал в 1977–1978 годах инструктором-подснежником. То есть зарплату мне выдавали в другой организации – во Всероссийском обществе слепых, там же лежала и трудовая книжка. Не скрою, заехал я похвастаться и обмыть билет с былыми соратниками – Сашей Гришиным, Володей Соколовым, Борей Ялкетманом, Колей Герасимовым, Галей Никаноровой… Когда я вошел в знакомый старомосковский особнячок, у меня защемило сердце: там кипела та же простодушная аппаратная суета, в которой карьерная корысть почти еще не проглядывалась в искреннем торопливом энтузиазме. «Молодость, ты была или не была!» – прошептал я, 26-летний ветеран, и увидел себя бегущим по извилистому коридору со справкой в руке. Завязь будущего стихотворения чаще всего рождается в душе от грусти. И беда не в том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, а в том, что реки бегут и исчезают в Океане, который ни одну из них, даже самую полноводную, не помнит по имени.

Через месяц я почти на одном дыхании написал эти стихи, которые и хочу в 100-летие нашего незабвенного Комсомола напомнить читателям «ЛГ».

ВОСПОМИНАНИЯ О РАЙКОМЕ

Павлу Гусеву

Я был инструктором райкома,
Райкома ВЛКСМ.
Я был в райкоме словно дома,
Знал всех и был известен всем.

Снимая трубку телефона,

Я мог решить любой вопрос:
Достать молочные бидоны
И провести спортивный кросс.

О, как я убеждал умело,

Старался заглянуть в нутро.
Когда ж не выгорало дело,
Грозился вызвать на бюро!

К полночи доплетясь до дома,

Снопом валился на диван,
Как будто я построил домну
Или собрал подъемный кран.

Оговорюсь на всякий случай:

Я знал проколы и успех.
Да, я инструктор был не лучший,
А все же был не хуже всех!

Как говорится, по другому

Теперь я ведомству служу,
Но в переулок тот, к райкому,
С хорошей грустью захожу.

Здесь всё в дыму табачном тонет,

Как прежде, срочных дел – гора.
И, словно взмыленные кони,
Проносятся инструктора.

Мальчишечка звонкоголосый

Кричит, настойчив и ретив:
– Вы не решаете вопросы!
А для чего тогда актив?..

И, трубку положивсердито,

Он, хмурясь, остужает пыл.
Еще все это не забыто:
И я таким недавно был!

Предполагал успеть повсюду,

А в голосе звенела сталь,
Но я таким уже не буду
– Смешным, напористым…А жаль.

«Литературная газета», октябрь, 2018

Талантлив навсегда!

Меня всегда удивляло, насколько современники не чувствуют настоящего масштаба и значения тех великих людей, с которыми им посчастливилось близко сойтись и общаться. Особенно это распространено в творческой среде, прежде всего – в литературе, где обращение: «Ну что, брат Пушкин?» – слышишь в разных вариациях на каждом шагу. С точки зрения психологии творчества тут все понятно: если человек, пишущий в рифму, признается себе в том, что он, раб цезуры, водится по-дружески с великим поэтом, – ему очень трудно в дальнейшем будет сочинять стихи. Сами подумайте, зачем разводить пионерский костерок у подножья извергающегося вулкана?