Время не устает

В заводском общежитии
                                                 жили крикливо и тесно,
Но зато как-то просто
                                              и, я бы сказал, налегке.
Это был особняк,
                                очень дряхлый и неинтересный:
Старина ничего
                                 не оставила в особняке.
Разве только сквозняк,
                                       вероятно из старорежимных,
В коридорной системе
                                             никак разобраться не мог,
Он выискивал запахи
                                         давних времён
                                                                      и кружил их…
А ещё были в доме
                                       паркет и лепной потолок,
Украшавшие прежде
                                            чудесную бальную залу,
Что, к несчастью, была,
                             как жилищный вопрос, велика.
И её поделили
                         так, чтоб каждой семье выпадало
Понемногу паркета старинного и потолка.
А потом всё забылось.
                                       Жильцы и не подозревали
Среди дымной стряпни,
                                             беготни,
                                                       подметанья полов,
Что живут так обычно,
                                    так непритязательно в зале,
Где давался, быть может,
                                         один из последних балов.
Это выяснил я!
                           И, ужасно взволнованный этим,
Отложил на потом
                                        все другие ребячьи дела,
И в течение дня,
                                 до чертей надоевши соседям,
Разузнал, что за чудо
                                             пропавшая зала была!
…В эту ночь мне приснился
                               какой-то блестящий военный,
На кого-то похожий
                                   (но только лица нет на нём),
Он метался по комнате,
                                          бился в фанерные стены,
И его эполеты
                              горели недобрым огнём.
А в потерянной зале,
                                      за тонкой стеною невидим,
Замечательный бал:
                                 звуки музыки, светская речь.
И несчастный военный,
                                    на волю отчаявшись выйти,
Принимается саблей
                                          преграду фанерную сечь.
Только стены стояли,
                                         хотя от ударов трещали…
– Мальчик! Где же здесь выход?
                                 (Суёт мне в карманы рубли.)
Ах, княжна, так нельзя!
                                        Пощадите!
                                                          Вы мне обещали:
Ведь мазурка моя!
                                Вы смеялись…
                                                    О, как вы могли?! —
Но ни слова в ответ.
                                  Или он не расслышал ответа
Среди звуков мазурки.
                                           Внезапно кончается бал.
Поцелуи, прощанья.
                           – Такому-то князю – карету! —
И со стоном «уехала!»
                                    Странный военный пропал.
…Поутру я проснулся
                               в глубокой, недетской печали.
Чем-то вкусным тянуло
                                      (наверное, был выходной).
В коридоре ходили.
                                  Друзья за окошком кричали.
Мама нежно пытала,
                                          что нынче такое со мной.

Девятнадцатый год (на полях учебника истории)

Клинки со свистом резали эпоху.
Стояло завтра на повестке дня.
Кроился мир на «хорошо» и «плохо»,
Чтоб самым лучшим наделить меня.
И веря в Маркса, как недавно в Бога,
Красноармейцы брали города.
Опять тревога, но совсем немного
До счастья и свободного труда.
Отряд уходит: песня глуше, глуше…
Отбитый город в кумаче хорош!
Горели души и чадили души.
А души, их атакой не возьмешь.
А им, во зле приученным влачиться,
Им, за добро встававшим с топором,
Пришла пора учиться и учиться,
Учиться жить и царствовать добром.

Из истории московских улиц