Время не ждет (сборник)

Колокольня высотой сорок три метра, это в деревне. Ни денег, ни лесов, ни рабочих, а делать нужно – под угрозой обрушения верхний ярус. Там когда-то висел колокол весом шесть тонн. В свое время, в самом начале прошлого века, несколько сотен мужиков подняли его при помощи хитроумной системы коловоротов. А в 1935 году местная власть сбросила колокол вниз. Это, конечно, полегче, чем поднимать, но стену разворотили. С тех пор колокольню не чинили, и она медленно разрушалась. Ветер на такой высоте сильный, выдувает старый слабообожженный кирпич. А еще и вездесущие березки, словно опята, во множестве своем облепившие ствол колокольни.

Нужны строительные леса, и мы целый год валили лес и распускали его на доски. И еще заготовили целый штабель длинных, метров по двадцать, хлыстов сосны. Но лес лесом, а если не найдешь умелых рабочих рук, то колокольню от обрушения не спасти. Кого мы только не просили, но люди или ужасались высотой колокольни, или требовали от нас невозможные суммы.

Впору было отчаяться, но мы не унывали и молились, а Бог дал нам Файзулу с его многочисленными племянниками. И мы сделали колокольню, а день, когда после окончания работ с нее убрали строительные леса, стал праздником для всей округи.

Белоснежная свеча на фоне унылой бесформенной громадины из выщербленного кирпича, но начало положено. Древние старушки, еще помнившие прежний храм, от радости плакали. И именно в этот момент меня в первый раз спросили:

– Батюшка, а разве так можно, чтобы мусульмане восстанавливали православную церковь?

Спрашивал человек сильный и небедный. Этот вопрос и у меня постоянно крутился в голове: почему никто не согласился работать на храме, кроме этих узбеков? Нина, наша староста, перехватывает инициативу: – А действительно почему? Семеныч, ты же из наших мест, и храм тебе этот, считай, родной. Поговорил бы с людьми, у нас много предпринимателей из местных, создали бы попечительский совет. Разве не жалко, что такая красота рушится, пропадает?

С того дня у нас в самом деле заговорили о попечительском совете и даже как-то один раз собирались. Но дальше разговоров дело не пошло. У попечителей рядом с храмом росли величественные особняки.

Трудно, очень трудно быть благодетелем. Это раньше русские купцы-миллионщики могли, так они и в Бога верили. Хотя вера – тоже не панацея. Был у нас на приходе человек, который стал приходить в храм, еще будучи простым рабочим. Решил он заняться бизнесом и слово дал: десятую часть от всех доходов станет отдавать на восстановление общей святыни. И Бог его услышал. С того времени все, что бы он ни делал, начало приносить деньги. Уже года через три его десятина в несколько раз превышала обычную для наших мест зарплату.

Но оказалось, что малую десятину отдавать легко, а как денежки пошли, так больше и не смог. Сам же на себя и жаловался:

– Чем дальше, тем больше жаба душит.

Поначалу он было пытался на десятину свечами да и иконками отовариваться, а потом и так прекратил.

Помню, как после моего назначения настоятелем пригласил он меня к себе, накрыл стол и предложил угощаться. Я сижу, ем, а сам он к еде не прикасается, скрестил руки на груди, откинулся на спинку кресла и смотрит на меня. Кормит и смотрит оценивающе, словно хозяин на собаку. Вот ты мне понравишься, дам тебе кусок, и будешь жить, и будешь строиться, а не дам, так и не будешь. А я эти мысли его понимаю, да только, думаю, ладно, ради общего дела на время и собачью шкуру примерю. Только не пришлось, слава Богу. Ведь, если жаба за кого берется, то и дело доводит до конца. Вскоре построил человек большой дом, ушел от всех, а про церковь, говорят, вообще забыл.

И на следующий год вновь пришлось просить узбеков. Штукатурили они внешний фасад. Работали хорошо, а наши бабушки в благодарность их бесплатно кормили. Со временем Файзула стал заглядывать в храм. К концу службы зайдет, стоит слушает. Потом, как и все, подойдет к кресту и священнику руку поцелует.

У Файзулы своя система жизненной философии. Для него весь мир – мусульмане, и православные тоже мусульмане, только немного не такие, как у них на родине. К священнику, то есть ко мне, и к моей молитве у него доверие особое. Увидел, как мы служим водосвятные молебны, понравилось. Построит своих племянников и зовет меня их святой водой покропить. Я не отказываю, поливаю щедро:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Потом ловлю себя на мысли: это же почти формула крещения. Тогда пытаюсь им растолковать:

– Я вас освящаю, но не крещу, так что оставайтесь мусульманами.

А они все равно не понимают, среди них только Файзула по-русски говорит. Понимать не понимают, а под святую водичку бегут с удовольствием. И как идут на новый участок работать, так всякий раз благословляются и просят молитв.