Время несбывшихся надежд

А. В.: Так было не всегда. Отрицательный смысл понятие «острота» приобрело тогда, когда политика внутренняя стала ужесточаться, когда даже экономика политизировалась. Лукашенко, когда пришел к власти, сначала держал паузу, он же перед выборами обещал и свободу слова, и рынок. А с года 1995-го начал активно вмешиваться во все. И не только в периодику, в бизнес… Но ведь одно дело – это объективно острая информация, когда газета печатает расследования, становятся известными какие-то скандальные факты, и это вызывает реакцию, потому что затрагивает высоких должностных лиц. У нас же под понятие «острой» стала попадать всякая информация, которая противоречит официальной. В том числе объективная информация об экономике или о политических событиях. Получается, ни о чем нельзя свободно писать, иначе будут проблемы. Когда государство начинает подобным образом контролировать информацию, рекламодатели вдруг ощущают, что они финансируют распространение какой-то «крамолы». Самые грамотные сами об этом догадываются и прекращают сотрудничество, непонятливым подсказывают. Бывало, что в коммерческие банки «спускался» циркуляр: «ограничить (что означало – прекратить) размещение рекламы в негосударственных изданиях». Во всем мире, даже в России, работает другая закономерность – сенсационная, острая подача всегда привлекает читателей, и значит, дает хороший рекламный доход. Будь воля государства, если б это так дико не выглядело, оно бы закрыло всю негосударственную журналистику, которая пытается за рамки контроля выходить. Сейчас несколько изданий таких осталось, скажем, «Народная воля». Они живы только потому, что в этих жестких условиях не имеют возможности развиваться и выйти на большую аудиторию. Как следствие, все, что они печатают, имеет локальное воздействие. Их покупают те, кого не надо переубеждать и агитировать. Они работают на аудиторию оппонентов власти, а новую – по разным причинам – не формируют. Хотя то, в каких условиях они работают, – это ненормально, даже психологически очень тяжело понимать, что тебе противостоит вся государственная машина. Все зарегулировано таким образом, что жить и иметь тиражи могут только те издания, которые финансируются из бюджета. А есть еще социально-административные рычаги, которые вовсю используются, например, организация принудительной подписки, дешевая полиграфия, меньший процент комиссии при распространении… Побочный эффект такого регулирования – Беларусь остается единственной страной европейской части бывшего СССР, куда не пришел ни один крупный иностранный издатель.

Что Вы назвали бы сильными и слабыми сторонами журналистики 1990-х?

А. В.: По-любому, конечно, сильных сторон больше, потому что – есть такой очевидный момент – 90-е начинались как свободные годы. Произошло освобождение этой профессии. В России это раньше случилось – после 1985-го. В Беларуси идеологическая вертикаль была пожестче, но все равно уже в середине 1980-х государственная журналистика стала меняться. Например, тогда в БелТА пришло немало молодых людей, которые пытались воспользоваться горбачевской гласностью, а позже работали уже в новой журналистике. В то время люди, которые не имели отношения к журналистике, получили возможность в этой сфере работать. Некоторые из них остались в журналистике до сих пор.

А из каких сфер приходили в журналистику люди?

А. В.: Из разных. Например, Саша Михальчук и Лена Данейко закончили иняз, Роман Яковлевский – технарь. Журналистикой сложно овладеть как базовым образованием. Чтобы успешно работать в журналистике, нужен талант коммуникации.

Талант коммуникации? А как же умение находить факты?

А. В.: Это вещи взаимосвязанные. Если ты можешь разговорить человека, то он станет источником информации. Если люди тебя воспримут, они откроются. Поэтому не столь важно, есть ли у журналиста изящный стиль. Знаю многих, кто пишет довольно коряво, зато информацию добывает отличную. Их и ценят высоко в редакциях прежде всего как талантливых коммуникаторов – за умение договориться, расположить к себе очень разных людей. А поправить стиль – это работа редакторов. Если нет хорошей фактуры, как ты там литературно ни излагай, публикация не получится. Освобождение профессии было еще и в том, что прежние рамки идеологические отпали. При этом профессиональная подготовка журналистов была достаточно высокой. Как ни ругай советское время, но тогда и отбор в эту профессию был достаточно жестким, особенно на уровне республиканских изданий. Другое дело, что в то время сложно было реализовать себя в профессии, не следуя идеологическому уклону.

Такое вообще было возможно?