Время - ноль

Отдал коробок, чтобы не опозориться со сломанными спичками.

– За что вы его?

– Кого?

Капитан посмотрел насмешливо: чего дурака включаешь?!

– Я – не следователь, мне можно ничего не говорить, но лучше не врать. Всё равно ведь узнаю...

Гринченко рассказал.

– Шакал! – процедил сквозь зубы капитан Васильев. – Правильно сделали.

Дальше курили молча. Гринченко внимательно изучал изрезанные ножами доски скамейки, иногда вспоминал автора, иногда – нет, видать, служил до него.

Докурив, капитан сказал:

– Пойду поговорю с командиром группы. Думаю, замнём это дело... Но старшиной тебе не бывать.

– Перебьюсь как-нибудь.

– А жаль! – сказал Васильев и пошёл в штаб.

6

Толик Шиша раньше не показывал Сергею, где живет. Возвращаясь с дела, выходил из машины в разных местах, так что трудно было догадаться, где его дом. На обратном пути из Жданова Шиша попросил Спирю:

– На перекрестке – налево, закинешь меня.

Когда машина остановилась на тихой улочке, застроенной частными домами, напротив проулка с грунтовой дорогой между разномастным деревянным заборами, Сергей вышел, выпуская Толика, сидевшего на этот раз посередине.

– Заскочи на днях в гости, – негромко сказал Шиша. – Вон, в проулке, дом с зеленой крышей, а за ним флигель – там живу.

– Зайду.

То, что Толик назвал флигелем, скорее было оборудованным под жилье сараем. Небольшие сени с запахом квашеной капусты, кухня с жаром печки и ползунками и пеленками на веревках, маленькая комнатенка с двухспальной и детской кроватями, тумбочкой с цветным телевизором и четырьмя стульями. Одежда висела на гвоздях, вбитых в стены, и валялась на стульях. На полу, застеленном дорожкой, возился годовалый карапуз. Все в этом жилище, исключая телевизор, было дешевым и старым. Вроде бы не жлоб Толик – куда же деньги девает? Пьет редко, бабами не интересуется. Остаются наркотики или карты.

Шиша выключил телевизор, предложил:

– Давай на кухне посидим: люблю тепло.

Одет он был в вылинявшие спортивные штаны с дырками на коленях и белую майку, а талию обхватывал широкий штангистский пояс. Такое впечатление, что Толик отдыхает перед очередной попыткой рвануть вес, вот только штанги не видно.

– Моя на работе, приходится с малым сидеть, – сказал он, наливая в темно-зеленую металлическую кружку дегтярного цвета чифирь из кастрюльки, стоявшей на припечке. – Плеснуть тебе?

– Не нахожу в нем никакого кайфа.

Шиша сел у печки на низенькую самодельную скамеечку, предложил Сергею другую.

– А я привык на зоне. Долго не попью, мотор начинает сдавать, кволым цыпленком себя чувствую... Да, Ванюха?

Ваня посмотрел с пола на отца, мугыкнул широким ртом и пополз вслед за луноходом, преодолевшим складку на дорожке.

– Как у меня пацан? – гордо произнес Толик, с улыбкой наблюдая за сыном.

– Ничего.

– Растет, бандит. Скоро отца бить будет. – Толик снял с припечка сушившуюся там пачку «Примы», закурил, запивая затяжки чифирем. Кружку держал двум руками, словно заодно ладони грел.

– Бедненько живу?

– Я удивился даже!

– Летом план взял, дом строю. Ерунда осталась – на месяц работы, тогда и куплю все новое. А это барахло на зарплату притоварил. Когда откинулся, женился сразу, «заочницу» взял – по переписке познакомился. Баба не видная, но характер хороший. Сняли этот угол, забрюхатела она, ну и начали обрастать барахлом. Я сварщиком в депо работал, монета была. Правда, недолго. Поработал зиму на морозе да на ветру – и прихватил радикулит и нога перестала слушаться. Она у меня еще с зоны побаливала: застудил в карцерах. Ну и пошел по больницам. Восемь месяцев мозги компостировали, потом группу дали, потом отобрали. Плюнул я на них – на кой мне эти копейки? Потыкался туда-сюда, на хорошую работу не берут, на плохую – западло. Тут и подвернулся Коноваленко, Дрон нас свел.

– Давно его не видел.

– И не увидишь.

– Сидит?

– Хуже. А может, и лучше. – Толик выкинул окурок в ящик с углем. – Пошли за стол.

Он снял с печки большую сковородку с жареным мясом, нарезал хлеб и достал из холодильника бутылку водки и трехлитровую банку томатного сока.

– «Кровавую Мери» сделаем: люблю.

Он плеснул в граненые стаканы примерно на треть томатного сока и по лезвию ножа, поставленного острием в донышко, долил водки. Снизу смесь была темно-красной, сверху – прозрачной.

– Ну, за упокой души Дрона, – подняв стакан, предложил Шиша тост и потер левой рукой перебитую переносицу, будто стирал слезу, но не там, где надо.

– А как он?..

– Глупо. Пришил двух старух, хозяек своих. Ножом кухонным, средь бела дня. И сдаваться пошел, – рассказал Толик, одной рукой держа стакан на весу, а другой скатывая в комок жестяную водочную пробку. – Жить ему надоело! Лучше бы сразу в мусорятник шел и резал мусоров поганых, пока не пристрелят. За святое бы дело загнулся.

– И что ему?

– Вышка... Заходил к его матушке, получила она ксиву из Киева. Прощение о помиловании писать отказался, «приговор приведен в исполнение», – закончил он цитатой и медленно осушил стакан, поставил его рядом с ножом.