Время обнимать

Рука от капельницы давно затекла и лежала вдоль тела никчемным тяжелым бревном. Под кожей расплывался огромный синяк – очередную вену пропороли, эскулапы чертовы. Капли с упорностью часового механизма падали внутри прозрачной бутылки, жутко заграничный пластмассовый барабанчик нежно-голубого цвета отмерял положенное количество нитроглицерина в минуту. Лечащий врач Виктора страшно гордился этим барабанчиком и уже два раза рассказывал, какими правдами и неправдами они достают оборудование. Наверняка напрашивался на благодарность.

Может быть, Артем не смог дозвониться? Каждый раз попадал на занятую линию, очередной разговор с их неугомонными родственниками? Какого черта он не приехал?! Ни позавчера, ни вчера, когда стало особенно худо. Сердце вдруг перестало справляться, вместо воздуха в груди клокотала вода, хорошо хоть быстро откачали. Сказали, что кровь не проходит по забитым сосудам, поэтому начался отек легких. И запросто может повториться. Сегодня после обхода будет решаться вопрос о срочной операции – шунтирование как минимум трех сосудов. В его возрасте – практически конец. У наших мало опыта, за границу не попасть, да и не довезут уже.

В окно постукивал дождь, ненавязчиво, скорее даже весело. И небо отливало серым жемчужным светом. На свете много хороших и уже недоступных вещей – ноябрьский снег, поляна с давно забытыми полевыми цветами, запах грибов в мокром лесу, полный вдох не ценимого прежде воздуха. Дома предпочитал поваляться на диване с детективом, в поездках и путешествиях привычно шагал вперед, посмеивался над эклектикой современных улиц, привычно примерялся к ресторанам и магазинам. Можно ли услышать течение дней? Не музыку, голоса, гудки автомобилей, а невозвратимое неуклонное течение твоей единственной неповторимой жизни? В семьдесят пять лет все становятся философами. Все старые дураки, сумевшие дожить.

Вчера утром Наташа опять сказала, что Артем в курсе дедушкиной болезни, но очень занят в институте. Может быть, молодость всегда равнодушна к старикам? Если задуматься, сам Виктор Андреевич даже отчества деда не помнит. К черту! Себе-то можно не врать, не утешаться бредовыми идеями. Уже несколько лет внук не желает его видеть, не отвечает на звонки, категорически не отвечает. Сначала Виктор старался думать, что глупые мать и бабка настроили парня – мол, другая семья, другие внуки. Нет, пусть обе не отличаются большим умом, но порядочности в этой семье не занимать. Даже бывшая теща Бетти Шнайдер, чистокровная немка, как недавно выяснилось, ни разу не позволила себе упрека или замечания в адрес неверного зятя. Кстати, в ней всегда проглядывала Дойчланд, достаточно увидеть маниакальный порядок в доме и слащавые картинки с розами. Насмотрелся когда-то.

Да, Муся и Наташа который год в два голоса клянутся, что ничего не понимают. Не понимают и не могут добиться от Тёмы вразумительного объяснения. Как хотелось бы самому Виктору ничего не понимать!

Виктор Андреевич с молодости не умел и не очень любил общаться с детьми. О чужих говорить нечего, для ухода за малышами нужны мамки и няньки, но и обе собственные дочери его, скорее, разочаровали. Правда, Наташа недавно удивила, вернее сказать, поразила организаторскими талантами. Создать частный хор в период полной неразберихи и упадка музыкального образования, и не только создать, но начать зарабатывать! Кто мог представить? Но в остальном старшая дочь оставалась копией Муси – те же постоянные страхи и жалобы, юбки ниже колена, разговоры о болезнях. Лучше не вспоминать о ее новом избраннике. Отказаться от блестящего перспективного Коломейцева, пятнадцать лет прожить матерью-одиночкой и наконец привести в дом школьного учителя без собственного жилья! Гуля (какая уж Аглая!), наоборот, на мать совершенно не походила – жесткая, как подметка, резкая, нескладная. Но умная, ничего не скажешь, карьеру построила, кандидатскую защитила, хотя тоже мать-одиночка. Если посмотреть со стороны – нормальные способные тетки, дай Бог другим родителям. Но детьми он обеих плохо помнил, честно говоря. Пеленки, погремушки, сказки про Мойдодыра? – Увольте!

Поэтому и к Наташиной беременности в начале семидесятых Виктор Андреевич остался совершенно равнодушен, только категорически не понимал, зачем приезжать домой на роды и оставлять мужа одного, можно подумать, в Праге бабы не рожают. Понятно, что Илья сорвался, какой молодой мужик не загуляет на свободе?

Только через три месяца после окончательного возвращения Наташи в Ленинград (сначала шли экзамены в консерватории, потом ремонт на даче) Виктор Андреевич выбрался посмотреть на первого внука. С утра купил в ближайшем гастрономе коробку шоколада, в соседнем магазине игрушек – огромного плюшевого медведя с бантом (как раз в Мусином вкусе), предупредил Лену, что вернется к обеду, и отправился на почти забытую Лахтинскую. Да, заехал на полчаса и пропал! Никогда не видел такого потешного парня – морда хитрющая, глаза голубые, как у самого Виктора, черт знает, как эти гены передаются.