Читаем Время одуванчиков полностью

Время одуванчиков

– О. То и видно. Нет совести, хотя бы о своем будущем подумай. Прикрывать тебя никто не будет. Всем проще труп на тебя повесить. И разбираться никто не будет. Особенно, если нырнешь головой в петлю. Понял?

…

– Я единственный, кому в этом деле нужна правда.

Открылась дверь – Терещенко зло посмотрел в ту сторону, была договоренность что не будут мешать, а сейчас Терещенко чувствовал, что этот подонок вот – вот поплывет.

Там был начальник Следственного комитета области.

***

– Он вот-вот раскололся бы, – Терещенко говорил зло, не скрывая своего бешенства, – назвал бы имена. Зачем надо было врываться?!

– Дело забирает Москва.

Терещенко осекся, посмотрел на собеседника

– В смысле?

– Федералы забирают.

– Зачем, почему?

– Какая разница. Нам головной боли меньше.

Терещенко внимательно посмотрел на начальника областного СК. Паша Ракешев. Моложе его на пять лет, вообще непонятно, как он в таком возрасте и без особых заслуг попал на пост руководителя областного СК. Хотя это-то как раз понятно – Профессор подсуетился. Профессор – это доктор юридических наук Загребельный, руководитель кафедры уголовного права в местном универе. Тип тот еще, про него Терещенко кое-что знал. Например, что его сын держит адвокатское бюро, а папа за счет своих связей и за счет того, что большинство силовиков области кончали как раз местный ВУЗ – позволяет вопросы решать. Многим начальникам нужна бывает ученая степень, это еще с советских времен идет – тоже через Загребельного. Он найдет, кто левый диссер напишет и с защитой поможет порешать вопрос. Ну а начальство потом профессору сильно обязанным становится – он как «сделать» научную степень может, так и отобрать, причем с большим скандалом. Ну и мелочами профессор не брезгует. И речь не о студентках, хотя его второй жене двадцать три года. Он что поумнее придумал. Хочешь получить зачет? Изволь отработать «практику» в фирме сына. Понятно, что за бесплатно. То есть, студентов юрфака – умный профессор использует фактически как «рабов». И взятку то не докажешь…

С..а.

Но тут было что-то другое.

***

Помыкавшись по СК, поговорив с кем можно и так ничего не поняв, Терещенко направился домой. Было уже темно, и только он повернул на Маркса – как сзади его осветило дальним светом фар…

***

– Значит, дело Москва забрала?

Лом остановил машину возле небольшого кафе на окраине города. Позвонил по телефону, кафе открыли для них одних. Это было не кафе, скорее суши-бар. Сейчас им подали настоящий японский чай, не просто зеленый – а порошковый, настоящий. И спешно делали суши и сашими.

За окном была ночь. Негромко наигрывала кото – японская флейта. Самураи – готовились наступать, чтобы умереть, но сохранить честь.

Но самураи были только на ширмах…

По жизни мы все были ронины…23

– Забрала.

– Не думал, почему, а? Полковник?

Терещенко был рассержен… зол… он даже не смог бы описать свои чувства словами. Он чувствовал себя так как ребенок, который вдруг понял на новогоднем утреннике, что Дед Мороз – это на самом деле сторож дядя Вася, который напялил на себя белую бороду и хорошенько похмелился.

Он в общем-то понимал, что система сгнила и сгнила мощно. Но он никогда не думал, что убьют полковника полиции, и его коллеги будут заминать это дело, отмазывать своего же оборотня. А единственный, кто захочет раскрыть дело – лидер ОПГ.

Неладно что-то в королевстве Датском…

Терещенко больными глазами посмотрел на сидящего напротив Лома.

– Тебе-то что надо?

– Мне?

…

– Помнишь тот наш разговор в крапиве? Ты по-прежнему считаешь, что я тогда был не прав?

Полковник помолчал.

– Не то, чтобы не прав…

– Не надо. Прав или нет?

И Терещенко сдался.

– Думаю, прав.

Лом поднял палец.

– О! Давай так, полковник. Ты меня не вербуешь, а я не вербую тебя. Мы друг друга уважаем, как человек – человека, как мужик – мужика. Но у нас есть одно общее. Мы оба болеем за область, как в футболе. Ну?

Лом выставил вперед кулак – как привыкли здороваться при коронавирусе. Терещенко решил для себя окончательно – и стукнул по нему.

– Оп! – Лом повеселел – по рукам.

Принесли суши.

– Дальше что?

– Дальше? Ты ведешь расследование. Я подскажу, если буду знать что. Надо выманить их. Понять, кто на их стороне, кто участвует в атаке.

…

– Они попробуют с тобой договориться, если поймут, что ты не отстанешь. Не пробовали еще?

– Нет.

– Плохо. По возможности дай им понять, что готов к диалогу.

…

– И пионера-героя из себя не строй. Это в твоих же интереса. Если они поймут, что тебя не купить, они попробуют тебя убить. А это дело такое. Тут и я до конца прикрыть не смогу.

– Потом?

– Проследим, с кем общаются в Москве.

– Потом?

– По обстоятельствам.

Терещенко ел суши, не чувствуя вкуса.

– Я с одним человеком говорил…

…

– Она… он сказал, короче: «Загнанный в угол трус, как крыса, бросается в лицо».

– Это про кого?

– Про Сивцева.

– Сивцева? Сивцев вряд ли трус… Он – гнида, но не трус. Продался ворам с потрохами, почти одним из них стал. Это не трусость.

– А что же?