Время огня

— H…н…нет. Думаю, нет. Хотя что такое любовь? У нее такое бесконечное количество разновидностей, и степеней, и вариантов, и квантовых переходов, что… Ну, неважно. — Он смотрел в ночь, заполнившую окна комнаты, в которой мы сидели. — У нас бывали ссоры, ужасные скандалы, и кончались они тем, что она ударяла меня и смеялась надо мной, потому что я не отвечал ей тем же. Она была горяча, как капсюль-детонатор, моя Леонсия. Примирения были такими же бурными. — Он потер усталые глаза. — Не соответствует моему темпераменту, а, док? Признаю: я ревновал, и моя ревность приносила немало неприятностей. Она спала со многими агентами, с обычными людьми тоже, прежде чем я появился, не говоря уже о своем высокогорье. И продолжала это делать, хотя и не часто; однако если мужчина ей нравился, таков был ее способ проявить доброту и сблизиться с ним. Естественно, у меня была такая же свобода в отношениях с другими женщинами, но… мне… она… не была нужна.

— А почему она не забеременела от какого-нибудь агента?

Рот его дернулся.

— Когда в Убежище ей объяснили ситуацию, она настояла на том, чтобы отправиться в конец Высоких Годов, отчасти чтобы посмотреть, как я, когда переносился в Грецию Перикла или Италию Микеланджело, но также для того, чтобы пройти временную стерилизацию. Она хотела иметь детей, в свое время, когда осядет… кажется, жены народа Ледников ведут целомудренную жизнь, — но это время еще не пришло, а пока она радовалась сексу, как и всему остальному в жизни. Черт побери, какая это была любовница!

— Но если она преимущественно оставалась с тобой, вы должны были сильно привлекать друг друга, — сказал я.

— Так и было. Я пытался, насколько позволял характер, объяснить ей, что привязывает меня к ней. Со стороны Леонсии… трудно быть уверенным. Знали ли мы на самом деле друг друга? А знает ли вообще мужчина женщину? Да, мои знания и ум возбуждали ее. У нее у самой был острый ум, конечно, необразованный, но Острый. И, если быть откровенным, я не сомневаюсь, что у меня в Убежище был самый высокий коэффициент интеллектуальности. Кроме того, вероятно, действовало притяжение противоположностей. Она называла меня нежным и мягким — не покровительственно, потому что я был очень хорош в играх и физических упражнениях, но все же я не был диким горцем или грубым наемником периода Возрождения.

Снова он слегка улыбнулся.

— В целом, с ней я провел лучшее — за одним исключением — время в жизни, и думаю, так будет уже всегда. И всегда буду благодарен ей — за это и последующее.

* * *

Подозрения возникали и усиливались постепенно. Хейвиг сопротивлялся им. Но все больше и больше убеждался, что от него что-то утаивают. Подозрение вызывало то, как уклоняются от некоторых тем, не отвечают на его вопросы; он замечал замешательство Остина Колдуэлла, или резкий ответ Конрада фон Левена «Не могу сказать, что мне было приказано», или то, как торопливо менял тему и старательно напивался Руэл Оррик, или мягкое «Когда Бог позволит, тебе все откроется, сын мой» инквизитора падре Диего, или просто совет заткнуться, который давали ему солдаты.

Он не был одинок в своей изоляции. Большинство остальных, с кем он пытался поговорить, проявляли уклончивость, толи из благоразумия, то ли из-за равнодушия. Но юный Джерри Дженнингс воскликнул:

— Клянусь Юпитером, вы правы!

То же самое, но в более крепких выражениях, сказала и Леонсия. Немного погодя она добавила:

— Но ведь нам не могут все сказать сразу.

Он возразил:

— Мы с Конрадом появились одновременно. Позже тебя.

Любопытство ее разгорелось, и она нашла собственные методы расследования. Не то, что вы думаете. Она вполне могла соперничать с суровым презирающим женщин наемником и пить кубок за кубком, пока он не становился мягким и податливым, а она сохраняла трезвую голову.

Могла поймать и трезвого на искусный вопрос; ей помогало то, что она долго была шаманом. И еще она по ночам приводила Хейвига в ужас, со смехом рассказывая, как нарушала строжайший запрет, без разрешения отправляясь в разные периоды существования Убежища, чтобы подглядывать, высматривать и подслушивать.

Она заключила:

— Насколько я смогла узнать, старик Уоллис опасается, что тебя разозлит то, что некоторые агенты проделывают во времени. Тебя хотят приучить постепенно.

— Я и сам пришел к такому же заключению, — мрачно сказал Хейвиг. — Я видел прошлые века и знаю, каких типов они порождают. Путешественники, которые проявляют себя настолько, что их обнаруживают агенты Уоллиса, должны быть смелыми — а во многих случаях это означает и жестокими. И то, что они появляются здесь, их не меняет.

— Кажется, отдан приказ, чтобы тебе открывали правду не сразу. А на меня он распространился только потому, что я с тобой. — Леонсия поцеловала его. — Все в порядку, милый.

— Ты хочешь сказать, что готова простить грабежи и…

— Не кипятись. Ко всему можно привыкнуть. Может, им приходится быть жестокими. А твой народ не был жесток?